— Значит, при таких обстоятельствах, — продолжал прокурор, — вам удалось убедить цензоров разрешить издать книгу, которая считалась самой грязной в истории книгопечатания?
— Возражаю, ваша честь! — запротестовал Барретт. — Это голословно.
Судья Апшо откашлялся и обратился к окружному прокурору:
— Мистер Дункан, вы сделали заявление, не представив доказательств. Протест принимается.
— Хорошо, ваша честь, — извинился Элмо Дункан и повернулся к свидетелю. — Мистер Леру, вы всегда издавали в основном порнографию?
Мистер Леру напустил на себя слегка обиженный вид.
— Нет, не всегда. В первые несколько лет мой портфель состоял в основном из очень пристойных книг и литературы познавательного содержания. Я издавал книги по истории, искусству, биографии великих людей, классику.
— Но вскоре ваш портфель наполнился в основном книгами непристойного и порнографического содержания.
— Да, с сожалением вынужден согласиться с вами.
— Почему вы стали издавать такие книги?
Леру пожал плечами на галльский манер.
— Потому что мы часто становимся жертвами этой жестокой жизни. Я попытаюсь объяснить. Sans argent l'honneur n'est qu'une maladie. Понимаете? Это из Жана Батиста Расина. «Честь без денег — самая обычная болезнь». Совершенно верно, болезнь, а я хотел быть здоровым и радоваться жизни. Существовала и еще одна причина. Разрешите мне объяснить подробнее…
— Извольте.
— Изменить политику издательства «Этуаль-пресс» меня побудил мгновенный успех другого издательства, «Обелиск-пресс». Дело было так. Парижское издательство «Обелиск-пресс» принадлежало джентльмену по имени Джек Кахан, дельцу из Манчестера, очень видному и с хорошим вкусом. Мистер Кахан служил в бенгальских уланах, потом во французском легионе. Однако в делах ему не везло. Поэтому он эмигрировал во Францию и в тысяча девятьсот тридцать первом году основал «Обелиск-пресс», чтобы издавать книги, которые не разрешалось печатать в Англии. Он сделал это не только затем, чтобы поправить дела, но и чтобы сражаться с цензурой и ханжеством. Мистер Кахан до своей смерти в тридцать девятом году издавал запрещенные книги. Он первым отважился издать «Мою жизнь и любовь» Фрэнка Харриса и «Тропик Рака» Генри Миллера, о котором Эзра Паунд сказал: «Наконец можно прочитать книгу с непечатными словами». Именно успех мистера Кахана побудил меня перейти к изданию порнографии. Мною двигали те же желания. Во-первых, заработать себе на хлеб. Во-вторых, и это было важнее первой причины, издавать настоящую, но запрещаемую литературу.
— Позвольте мне уточнить, мистер Леру. Вы говорите, что все изданные вами книги принадлежали к «настоящей литературе» и заслуживали опубликования?
— Нет, нет. Каждый год я издавал с десяток новых книг, и по крайней мере половина из них не заслуживала того, чтобы называться литературой. Следует заметить, что многие в то время писали, чтобы заработать на хлеб. Я знал, что Петроний написал свой «Сатирикон», чтобы повеселить императора Нерона, и решил, что должен найти несколько авторов, чтобы доставить удовольствие туристам. Конечно, некоторые из них не представляют никакой ценности, но voilà, самые плохие и были нужнее всего, чтобы поддерживать настоящие книги и меня самого.
— Не могли бы назвать несколько «грязных» книг, которые не обладали никакими художественными достоинствами?
— Сейчас попробую вспомнить. Одна называлась «Сто кнутов», другая — «Половая жизнь Анны Карениной». Ну и, конечно, — это только мое мнение, — к той же категории принадлежат и «Семь минут».
— «Семь минут», — повторил Дункан, стоя вполоборота к присяжным. — Это те самые «Семь минут» Дж Дж Джадвея, которые обвиняются на этом процессе в непристойности?
— Да.
— Итак, «Семь минут», по вашему мнению, не обладают никакими художественными достоинствами и были изданы только ради денег?
— Да, это правда. Я с самого начала знал, что это третьесортная книга, но о вкусах не спорят, и мне показалось, что ее раскупят. Для меня книгоиздание — работа. К тому же автор нуждался в деньгах, а я всегда симпатизировал бедным писателям. Поэтому я и издал эту грязь, чтобы заработать денег на издание «Под холмом» Обри Бердсли, которая хоть и является порнографией, но вполне пристойна.
— Мистер Леру, вы сказали, что хотели издать что-нибудь порнографическое, не непристойное. Большинство словарей описывают эти два слова как синонимы. Порнография нередко определяется как грязная литература. Мы употребляем эти слова как взаимозаменяемые синонимы. Вы же говорите, что, по-вашему мнению, между ними есть разница?
— Определенная разница есть. Даже несмотря на то, что и я могу употреблять эти слова как синонимы, это далеко не одно и то же. Порнографическая книга, по-моему, может очень ясно и естественно описывать секс, и, хотя она способна возбудить похотливые желания, главная ее цель — показ полной картины природы и жизни человека. Грязная книга — лишь средство возбуждения вожделения. Она описывает только секс и никакую другую сторону жизни, один секс и больше ничего, кроме секса, и ее единственная цель — возбуждение постыдных желаний посредством сексуальных фантазий.
— Вы не считаете книгу Джадвея «честной» порнографией?
— Нет. Мемуары Казановы, автобиография Фрэнка Харриса, даже одна повесть Марка Твена были «честной порнографией». Книга Джадвея не относится к данному виду литературы. Она просто непристойна, и все.
— Значит, вы считаете эту книгу только непристойной?
— Да, непристойной, и все. Чистейшим средством для обострения вожделения. Я не сомневаюсь в этом. Автор тоже это знал, как и его любовница, представлявшая интересы Джадвея. Для всех нас это было коммерческое предприятие, которое имело единственную цель — деньги. Сегодня, оглядываясь в прошлое, я стыжусь того, что сделал тогда. Сегодня с помощью этого чистосердечного признания, быть может, мне удастся покаяться и очистить свою душу.
— Мы понимаем и ценим это, мистер Леру.
За столом защиты Зелкин прошептал Барретту на ухо:
— Наш свидетель и прокурор — лицемерные мерзавцы.
Барретт согласно кивнул и печально прислушался к разговору.
— Мистер Леру, — продолжал Дункан, — можете вы сейчас нам сказать, ничего не скрывая, как вы пришли к решению издать «Семь минут» и как познакомились с автором и его агентом?
— Да. Я расскажу только о том, что могу вспомнить, и только правду. — Леру потер нос, испещренный венами, посмотрел на потолок и начал рассказ: — В конце тысяча девятьсот тридцать четвертого года в моем кабинете на рю де Берри появилась привлекательная молодая дама, которая представилась мисс Касси Макгро. Она была американкой ирландского происхождения и приехала в Париж со Среднего Запада, чтобы стать художницей. С тех пор мисс Макгро жила в районе Сен-Жермен-де-Пре на Левом берегу. Там она познакомилась с другим американским экспатриантом, и они подружились. Позже она призналась, что они любовники. Этим американцем был Дж Дж Джадвей, который восстал против своего отца, известного католика, и против строгих нравов Новой Англии. Он оставил родителей и двух младших сестер в Америке и бежал в Париж. Джадвей жаждал богемной жизни. Он хотел писать книги не только для того, чтобы раскрепоститься самому, но и чтобы раскрепостить литературу. К несчастью, он был из тех писателей, которые больше говорят, чем пишут. Он был слаб, разочарован в жизни, пил и принимал наркотики…
