Элмо Дункан продолжал разглядывать кабинет. Каждый предмет, каждое украшение были весьма почтенного возраста. Это тоже была традиция. На окнах висели роскошные парчовые шторы, камин почернел от долгих лет работы. На старинном столе на пьедестале стоял деревянный крест с фигуркой Спасителя, Это распятие мог носить в своих скитаниях по Калифорнии Джуниперо Серра.
В эту атмосферу старины не вписывался лишь один предмет, лежавший на столе кардинала, — новый сверкающий диктофон. Точно такой же был в кабинете у Дункана.
Несмотря на успокаивающую мысль о том, что у них с кардиналом есть хоть что-то общее, Дункан все равно чувствовал себя неловко. Очень хотелось курить, но он был протестантом и ничего не знал о правилах и привычках католического кардинала. Дункан решил потерпеть.
Он вновь вспомнил утренний звонок.
Звонил его преподобие монсиньор Вур.
— Окружной прокурор Дункан? Я секретарь его преосвященства, кардинала Макмануса, архиепископа Лос-Анджелеса, и звоню по поручению кардинала. Его преосвященство очень заинтересовался одним вашим делом.
— Да?
— Я говорю о предстоящем процессе над книгой «Семь минут». Кардинал считает, что у окружной прокуратуры и церкви в этом деле одна общая цель и наше сотрудничество может принести большую пользу.
— Ну… Я с радостью приму помощь из любого источника, но мне не совсем понятно, что вы… или, вернее, его преосвященство имеете в виду.
— Церковь считает, что эта книга должна быть уничтожена. Кардинал думает, что может помочь вам в этом.
— Вы говорите о конкретной помощи?
— Да, поэтому я и звоню, мистер Дункан. Его преосвященство хотел бы встретиться с вами в удобное для вас время, чтобы все объяснить.
— Я с удовольствием встречусь с ним сегодня.
— Отлично. По-моему, будет надежнее, если встреча состоится в канцелярии кардинала Макмануса. Мы находимся на Западной Девятой улице, тысяча пятьсот девятнадцать, рядом с Деловым центром Лос-Анджелеса. В два часа вас устраивает?
— Да. Можете сказать его преосвященству, что я приеду в два. И не забудьте передать, что я очень признателен за… его интерес к делу.
Позже, когда он встречался с Лютером Йерксом, Харви Андервудом и Ирвином Блэйром за деловым ланчем во дворике особняка Йеркса в Бель-Эйре, Дункан рассказал о странном звонке и спросил, что бы он мог значить.
Йеркс немедленно посоветовал прокурору не надеяться ни на какую конкретную помощь.
— Церковь испокон веку занималась цензурой, — сказал он. — Скорее всего, кардинал заверит вас, что Бог на нашей стороне. Едва ли стоит ждать чего-нибудь большего.
После этого о встрече с кардиналом было забыто и разговор зашел о более важных делах. Вечером в большом зале отеля «Беверли-Хиллз» должно состояться собрание по вопросу о сборе средств в фонд общества борьбы за праведную жизнь. Ирвин Блэйр позаботился о том, чтобы главным докладчиком был окружной прокурор, Элмо Дункан. Его речь будет называться «Свобода совращать». Именно из-за нее они и собрались на ланч.
Сейчас окружной прокурор ждал в канцелярии лос-анджелесской епархии и спрашивал себя, что «полезного» может предложить кардинал Макманус? Будет ли его помощь заключаться только, как цинично выразился Йеркс, в благословении Божьем? Или это окажется что-то более существенное?
— Мистер Дункан, извините, что заставил вас ждать. Большое спасибо за то, что пришли.
Голос раздался из дальнего угла комнаты, и Дункан повернулся. Кардинал Макманус закрыл дверь и поднял руку, приветствуя гостя. Дункан часто видел его фотографии в газетах и журналах и всегда думал, что на них кардинал выглядит на свои семьдесят восемь лет. Сейчас, несмотря на то что он был облачен не в пышные церемониальные одежды, а черный костюм и сорочку с тугим стоячим белым воротничком, седые волосы его выглядели все так же, будто хлопковые, под глазами набухли мешки. Изрезанная морщинами кожа, согбенная спина. Но фотографии не могли передать резвости и проворства кардинала. Прихрамывая, он быстро пересек комнату. Его проницательные глубоко запавшие глаза изучающе смотрели на Дункана. Одна тонкая рука теребила отворот черного пиджака, вторая была протянута для рукопожатия, и Дункан принял ее.
— Очень рад познакомиться, кардинал Макманус.
— Это мне надо радоваться, сэр. Большое спасибо, что приехали в такую даль. Я попросил о встрече здесь не из-за своего возраста или болезни, а потому что мой приезд в прокуратуру может быть неправильно истолкован определенными кругами. Пусть как можно меньше людей знают, что у церкви и государства в этом деле общая цель.
— Я хорошо вас понимаю, ваше преосвященство.
— Устраивайтесь поудобнее, — сказал кардинал, подводя Дункана к длинному коричневому дивану.
Дункан вежливо подождал, пока священник усядется, потом сел в нескольких футах от него.
— Я не буду играть словами, — начал кардинал сухим и высоким голосом, похожим на шорох оберточной бумаги, сминаемой в комок. — В моем возрасте, да и в вашем, уже следует уметь не тратить время на пустые любезности. Мой секретарь сообщил вам о моем интересе к судебному процессу, который вы открываете, и о желании церкви оказать вам содействие.
— Да, он сказал мне это, но я не вполне уверен, чего…
— Ожидать, да? Вы можете сомневаться в моей способности предложить помощь, и это понятно. Вы можете подумать, что я пригласил вас лишь затем, чтобы благословить ваш крестовый поход и обещать молиться за вас. Я и правда благословляю вашу решимость и буду за вас молиться. У нас есть очень хорошая молитва за нравственность в литературе, разрешенная архиепископом Цинциннати. — Он опустил глаза и начал декламировать дрожащим голосом. При этом щеки его тряслись. — «Страдания маленьких детей падут на меня. Помоги и благослови наши потуги пробудить общественное мнение, чтобы мы могли очистить прилавки и полки книжных магазинов от непристойных книг. Пусть будут приняты под твоим божественным верховенством законы, запрещающие существование такой литературы в нашей стране и во всем мире. — Старик перевел дух, астматически захрипел и продолжал: — Дева Мария, твоя жизнь вдохновляет всех, следи за нами и позаботься о том, чтобы наши усилия увенчались успехом с помощью Иисуса Христа, Господа нашего. Аминь».
— Спасибо, ваше преосвященство, — испуганно прошептал Дункан.
Волосатые ноздри кардинала Макмануса задрожали.
— Если бы это было все, что я могу вам предложить, вам не стоило бы благодарить меня. Я могу предложить вам больше.
Он почесал шею под воротничком, и на руке его блеснул крупный драгоценный камень в массивной оправе. Кардинал задумался на несколько секунд, потом сложил руки на груди, поднял глаза к потолку и спокойно заговорил:
— Я сказал, что у нас общая цель. Так оно и есть. Врагам церкви хотелось бы считать, будто мы испытываем интерес только к морали и религии и при этом жертвуем свободой слова. Это неправда. Мы живем в конкретном обществе. Для того чтобы поддерживать в нем порядок и культуру, необходима власть и определенные ограничения. Без ограничений все демократические свободы скоро исчезнут, и у нас возникнет безбожное языческое общество, в котором будут править анархия и грубая сила. Церковь за свободу слова. Мы хотим только держать в рамках тех, кто желает злоупотребить этим правом. Как заметил один католический редактор, мы не сторонники притворной стыдливости, мы сторонники благоразумия. Мы не выступаем, как он заметил, арбитрами в вопросах воспитания вкусов нации. Мы только заинтересованы в сдерживании непристойности и предотвращении растления молодежи. Мы защищаем настоящую литературу, даже вульгарную литературу, если она честна и общественно значима. Мы против голой порнографии, прячущейся за литературным обличьем и стремящейся лишь толкнуть молодежь на греховную жизнь. Вот против чего выступает церковь. По-моему, ваша прокуратура придерживается таких же взглядов. Приведу слова, сказанные не священником, а представителем чикагской полиции: «Грязная литература омерзительна, тошнотворна, она деморализует, разрушает и способна отравить человеческий мозг в любом возрасте. Грязные книги высмеивают клятву супружеской верности, целомудрие и однолюбие и прославляют измену, прелюбодеяние, проституцию и извращенные половые связи». Я полагаю, мистер Дункан, мы придерживаемся сходных взглядов в отношении книги «Семь минут»?
