И он быстро спустился в кабинет Найта.
Но того там не было.
Секретарша англичанина начала было извиняться:
— Он позвонил и сказал, что сегодня его не будет.
— А где же он?
— Работает у себя в гостинице. Хоспис Сан Лючезио.
— Сан что?
— Я запишу вам. Сан Лючезио. Это на Вальдек Пирмонтлаан, номер девять. Практически все участвующие в проекте священники и теологи останавливаются там. Странная это гостиница.
У Ренделла не было времени на выяснения, что же странного было в этой гостинице. Он лишь взял адрес и поспешил к двери.
— Надо мне позвонить доктору Найту и предупредить, что вы едете к нему? — спросила вдогонку секретарша.
— Нет, мне бы хотелось сделать ему сюрприз.
* * *
ЭТО И ВПРАВДУ БЫЛА странная гостиница.
Первый взгляд на Сан Лючезио был совершенно обманчивым. Отель выглядел как банальный жилой дом, современный шестиэтажный дом на широкой улице.
На самом же деле Сан Лючезио был чем-то таким, о чем Ренделл никогда раньше и не слыхал — небольшой гостиницей, предназначенной исключительно для приезжих протестантских и католических священников, а также — членов их семей, и еще — монахинь.
Тео, который вез Ренделла на встречу с доктором Флорианом Найтом, был неоценимым источником информации. За несколько прошлых лет он перевозил из Сан Лючезио в Краснапольски и назад бесчисленное количество священников — равно как и светских теологов, связанных с Возрождением Два, которым давалось специальное разрешение проживания в этой специальной гостинице — так что один-единственный вопрос, заданный Тео, в ответ породил целый потоп подробностей и мелочей.
Сан Лючезио, названный по имени первого ученика святого Франциска Ассизского, был выстроен в 1961 году. Гостиница для церковников имела тридцать четыре комнаты на пятьдесят коек. Стоимость проживания с завтраком составляла четырнадцать гульденов — около четырех долларов — в сутки. Рядом с вестибюлем, как рассказал Тео, был огромный зал с множеством окон, имеющий двойное назначение. В предписанные часы его использовали как молитвенную комнату; на время еды он использовался в качестве столовой. Зал был меблирован передвижными коричневыми стульями, каждый был оборудован собственным столиком. Если посетитель гостиницы желал молиться или медитировать, он мог повернуть сидение по направлению к висящим на стенах священным изображениям. Во время же еды посетитель должен был развернуть сидение к центру зала и есть за собственным столом. С другой стороны вестибюля, по словам того же Тео, располагалась гостиничная часовня, в окна которой были встроены витражи. Возле окна висели две сутаны: одна для католических священников, вторая для священников англиканской церкви. В шкафу имелось все необходимое для проведения мессы.
Тео подкатил свой лимузин к ступеням, ведущим в Сан Лючезио; Ренделл осмотрелся, вышел из машины и поднялся в отель.
Вестибюль вовсе не производил впечатление гостиничного; скорее всего он походил на гостиную некоей частной квартиры. На стенах были деревянные панели с закрепленными на них диванными подушками в чехлах, и Ренделл понял, что те служили в качестве спинок стульев для посетителей. Стены были украшены многочисленными напечатанными на ткани библейскими картинками, что в результате давало великолепный живописный эффект. Прямо напротив двери размещалась небольшая гостиничная стойка: стол администратора, за которым восседала полная дама лет пятидесяти.
Вся сцена была исполнена чистоты и добропорядочности.
Изумительное место, подумал Ренделл, для конфронтации с теологом с целью показать, кто он на самом деле — сукин сын и проклятый изменник.
Ренделл направился к столу.
— Я приехал встретиться с доктором Флорианом Найтом. Мы работаем вместе.
Дежурная положила руку на телефонную трубку.
— Он ждет вас?
— Возможно.
— Я попробую позвонить ему в номер. Могу я узнать ваше имя?
Сообщив свое имя, Ренделл нервными шагами прошел ко входу в молитвенную комнату-столовую, отсутствующим взглядом скользнул по коричневым сидениям и столам и вернулся к стойке, когда дежурная уже клала трубку.
— Доктор Найт на месте, — сообщила женщина. — Он на пятом этаже и встретит вас у лифта.
Теолог и вправду был в коридоре, ожидал, когда Ренделл вышел из двери лифта. Доктор Флориан Найт представлял собой ту же долговязую фигуру а-ля Обри Бердслей, которую Ренделл видел и ранее, и вчера в Амстердаме, но в то же самое время — не такую. Впервые с тех пор, как Ренделл повстречался с ученым, тот не был раздраженным, взвинченным и беспокойным. Сегодня он был необычно спокойным и расслабленным. И еще, как заметил Ренделл, направляясь с Найтом к его одноместному номеру, тот был глубоко озабоченным.
Гостиничный номер Найта был даже меньше его спальни в лондонской квартирке. Комната была чистенькой и суровой — кровать, умывальник, складной стол, шкаф, в котором могло поместиться не более двух костюмов. Под высоким окном стояло единственное кресло.
— Можете занять кресло, — сказал Найт более гостеприимным, не таким как обычно, тоном. — Я бы предложил вам выпить, вот только спиртное в любом виде строго запрещено в этой францисканской гостинице. Тем не менее, я нахожу это местечко довольно удобным. Добрые братья ведут ее так, как будто святой Франциск из Ассизи их исполнительный директор и сейчас, но, поскольку сам святой был склонен, скорее, к беседам с птицами, его служащие обращают больше внимания клиентам. Все довольно мило. — Усевшись на краю кровати, Найт прибавил:
— Мне весьма жаль, что вам пришлось прервать свои занятия и прибыть сюда, мистер Ренделл. Я намеревался приехать в Крас завтра, чтобы вновь работать с вами. Ну да ладно, вы уже здесь. Что-то особенное?
— Да, нечто совершенно особенное, — с нажимом сказал Ренделл. — Касающееся именно вас.
— Прекрасно, сэр, вот он я.
Ренделл решил не терять слова напрасно. Все необходимо выложить начистоту.
— Доктор Найт, вчера, под конец рабочего дня вы взяли папку с материалами у мисс Монти, моего секретаря. В папке был приготовленный мною конфиденциальный меморандум. Несколькими часами спустя этот конфиденциальный меморандум очутился в руках домине Мартина де Фроома, заклятого врага нашего проекта.
Ренделл сделал паузу, ожидая какой-то сильной реакции со стороны Найта, выражающейся либо в удивлении, либо в неодобрении. Но молодой ученый из Оксфорда не проявил абсолютно никаких эмоций.
— Мне весьма жаль слышать это, — спокойно сказал Найт и открыл жестянку с мятными леденцами, предлагая взять и Ренделлу, но тот отказался; затем, прежде чем сунуть конфету в рот, Найт сообщил:
— Но не могу сказать, что я удивлен этим.
Сбитый с толку, Ренделл уставился на теолога.
