Пальцы Анжелы плотно сжались на замшевой сумочке.
— Вижу, что ничего не изменилось. За исключением того, что ты стал еще более едким. Нет, Стив, я приехала сюда из Амстердама, по собственному желанию. Я услышала о том, что произошло. Вчера вечером, уже после того, как тебя арестовали, мне позвонила по какому-то делу Наоми Данн, и это она рассказала мне о твоих неприятностях. И в то же самое время издателям из Парижа позвонил домине де Фроом. Все они немедленно отправились, чтобы встретиться с ним. Поскольку Наоми тоже летела с ними, я спросила, могу ли я тоже поехать.
— Тебя не было в зале суда.
— Нет. Я не хотела там присутствовать. Я вовсе не похожа на Марию. Нет во мне желания посещать Голгофу. Я подозревала, что такое может произойти. Вчера, поздно вечером, после того, как господин Уилер закончил свою встречу с де Фроомом, он пришел ко мне и рассказал все, что он сам и все издатели услышали от де Фроома. И вот только что, когда мистер Уилер был с тобой, Наоми сообщила мне о том, что происходило во время слушания.
Ренделл присел на стул.
— Тогда тебе известно и то, что они собираются принести меня в жертву. Не только Уилер со всей своей когортой, но и сам де Фроом.
— Да, Стив, как я уже говорила, я боялась, что такое может произойти. И вот сейчас, судя по тому, что рассказала мне Наоми, так оно и случилось.
— А знаешь ли ты, что только что Уилер предлагал еретику отречься с тем, чтобы стать свободным и вновь присоединиться к Воскрешению Два?
— Это меня не удивляет, — ответила на это Анжела. — Ты им нужен.
— Им нужно единодушие. Они не желают нарушителей спокойствия. — Ренделл видел, что девушка чувствует себя неуютно, и ему хотелось бросить новый вызов. — Ну а ты? Чего желаешь ты?
— Я хочу, чтобы ты знал: каким бы ни было твое решение, мои чувства к тебе останутся без изменения.
— Даже если продолжу свои нападки на открытие твоего отца? Даже если я стану продолжать открывать всю правду и уничтожать его — а вместе с тем и репутацию твоего отца?
На прекрасном итальянском лице появилось выражение глубокой печали.
— Репутация моего отца уже не под вопросом. Вопросом остается жизнь или смерть надежды. Мне известно, что ты нашел Роберта Лебруна и общался с ним, как это поначалу удалось де Фроому. Но это не отвернуло меня от тебя. Я здесь.
— Зачем?
— Чтобы позволить тебе узнать: даже если в тебе нет веры — веры в то, что открыл мой отец, в тех, кто поддерживает это открытие, даже веры в меня — ты все еще можешь найти верный путь.
— Верный путь? — со злостью повторил Ренделл, поднимая голос. — Ты имеешь в виду, тот самый путь, который нашел домине де Фроом? Ты хочешь сказать, тебе бы понравилось, если бы я продался, как продался де Фроом?
— Как ты можешь быть столь уверенным в том, что де Фроом продался, как сам называешь это? — Анжела старалась, чтобы ее голос звучал убедительно и разумно. — Неужели ты не веришь в то, что у де Фроома нет силы и веры?
— Возможно, у него это и есть, — не сдавался Ренделл, — но у него имеется и цена — Мировой Совет Церквей. Да, ты можешь называть его сильным, если все свои силы он прилагает для того, чтобы достичь наиболее выгодного конца пути, и не важно какими средствами.
— Стив, неужто ты и в это не веришь? Не веришь, что конец пути — это нечто воистину ценное, если для достижения этого конца никто не страдает?
— Нет, — твердо ответил он, — нет, если на конце пути находится ложь. И тогда достигнутое принесет боль и несчастья каждому.
— Стив, Стив, — продолжала умолять Анжела, — но ведь у тебя нет доказательств, ни малейшего, что рассказы Петрония и Иакова о Христе — это ложь. У тебя есть только собственные подозрения. Ты одинок в этом.
Ренделл начал вскипать.
— Анжела, если бы я не был сам в Риме — я хочу сказать, если бы ты была рядом со мной в эти последние несколько дней — ты была бы вместе со мной и сейчас. Если бы ты встретилась с Лебруном и послушала его, если бы ты пережила все, что произошло потом, твои глаза были бы открыты, а твоя вера не была бы столь слепой. Ты бы задала себе весьма непростые вопросы, как я задал себе, но ты бы нашла на них такие же непростые ответы. Как мог Лебрун, человек, выживший в мире насилия, доживший до своих восьмидесяти лет в состоянии вечной настороженности и ясности ума, проживший в Риме так много лет, прохаживаться перед сбившим его водителем и погибнуть по чистой случайности в тот самый день, когда должен был доставить мне доказательство подделки? Теперь я догадываюсь, как все это могло произойти. Уилер со своими издателями, а может и де Фроом — теперь я могу говорить о них как об одном человеке — следили за мной. Раз уж де Фроом узнал, что я встречался с твоим отцом в клинике для душевнобольных, у него имелись все возможности выяснить, что я могу пытаться разыскать и Лебруна. Скорее всего, за мной установили слежку. О моей встрече с Лебруном в кафе “Дони” и в гостинице “Эксельсиор” ему наверняка доложили. За Лебруном тоже должны были проследить от “Эксельсиора” вплоть до его дома. А на следующий день на него напали и безжалостно ликвидировали. Анжела, мы же не проживаем в сладком мире, похожем на волшебную сказку, раз ставки столь высоки. Жизнь бывшего каторжника не стоила ни гроша, если его устранение могло означать приход Христа в славе, спасение церкви, обеспечение продаж миллионов новых Библий и возвышение бывшего заговорщика до самых высших постов и протестантской иерархии.
— Стив…
— Нет, погоди, выслушай меня. Еще один вопрос, хотя за ним стоит гораздо больше. Кто знал, что я отправился в Остиа Антика, кто знал, что там я нашел фрагмент папируса, кто передал предупреждение французской таможне посредством итальянского правительства, что у меня находится доказательство подделки? Ответы на все эти вопросы теперь очевидны. Де Фроому было известно, что у Лебруна имеется соответствующий фрагмент. Затем, уже от меня самого, де Фроом узнал, что папирус находится у меня. Де Фроом отправился к Уилеру, Дейчхардту, Фонтену и всем остальным, чтобы предложить им сделку — а может он и выдавил эту сделку — после чего они сговорились задержать меня в Орли, отобрать доказательство мошенничства, а вместе с тем исключить меня из всего процесса. Вот какие это вопросы. И, Анжела, разве они тебя не беспокоят?
Какое-то время девушка вертела в пальцах свои очки.
— Стив, как мне говорить с тобой? Мы разговариваем на двух языках — твой язык, это язык скептика, мой язык, это язык веры — и потому-то ответы на эти вопросы переводятся совершенно различно. Смерть Лебруна в тот самый день, когда он собирался помочь тебе? Что здесь необычного, если пожилой человек , старше восьмидесяти лет, идущий по переполненным машинами римским улицам был сбит автомобилем? Стив, я сама римлянка. Я читала и слышала о том, что происходит в нашем городе. Наши водители самые бешеные и безрассудные во всей Европе. Что кто-то мог сбить старика и умчаться с места происшествия? Такое встречается на каждом шагу, совершенно банальное событие — но никак не заговор, не убийство. По-твоему, убийцами являются Уилер, де Фроом и доктор Джеффрис? Но ведь даже представить подобное глупо. Относительно того, что тебя задержали на таможне? У итальянского правительства имеется масса агентов и шпионов, задача которых состоит в охране национального достояния. Скорее всего, кто-то увидел, как ты шастаешь по Остиа Антика, и этого было достаточно, чтобы некто встревожился и обратил на тебя внимание. Но даже если твой арест устроили люди из Воскрешения Два. Что здесь плохого или нелогичного? Им хотелось самим увидать, что ты нашел, до того, как ты сделаешь какие-то заключения и станешь использовать свое открытие не правильно. Им пришлось конфисковать твою находку, чтобы тщательно изучить ее. Если это и вправду доказательство подделки, то я не сомневаюсь в том, что они бы отдали его тебе, а сами отложили или вообще прекратили бы публикацию Международного Нового Завета. Но когда они выяснили, от тех самых людей, которых ты сам выбрал в качестве экспертов, что твое “доказательство” на самом деле представляет собой столь же неподдельный документ, как и те папирусы, что были открыты моим отцом, им потребовалось остановить тебя и предпринять против тебя определенные действия, чтобы предотвратить нежелательный скандал. Стив, ну разве ты не понимаешь? Язык веры дает совершенно другие ответы.
