Ее мысли летали, как на американских горках, от надежды к безнадежности и отчаянию.
О чем говорилось на этом их шутовском заседании?
Какое решение было принято?
Здравый смысл должен взять верх, решила она. Без сомнений, они решили провести с ней завтра еще одну беседу, и, если их речи не смогут ввести ее в соблазн, они снова завяжут ей глаза, напоят наркотиками и, наконец, отпустят. Ей надо копить силы на утро. Они будут убеждать, взывать к ней, даже угрожать. Но если она будет непреклонна, вызовет в них еще большее чувство стыда и вины, она победит.
Кто поверит ее фантастическому рассказу, когда ее отпустят и она сможет рассказать об этом другим?
В доме было тихо как в морге. Они спят, слава Богу, отдыхают перед очередной серией препирательств с ней утром. Ей тоже следует поспать, сберечь свои силы для того, чтобы переговорить их, перехитрить, когда взойдет солнце.
В ее спальне горела только одна лампа, и ей хотелось, чтобы ее выключили вместе с остальными, чтобы наступила полная темнота. И все же она должна спать, она заставит себя спать.
Отвернув голову от лампы, она закрыла глаза и попыталась уснуть. Но что-то ей помешало. Она повернула лицо к потолку, чтобы освободить и второе ухо, и прислушалась. Звук теперь стал более громким — где-то скрипели доски пола и кто-то приближался к ней все ближе и ближе.
Она открыла глаза. Сердце подпрыгнуло и забилось.
Поверх противоположной спинки кровати она увидела, как поворачивается дверная ручка.
Внезапно дверь открылась, и в ней возник высокий человек, полускрытый в темноте. Он тихо закрыл дверь, запер ее на защелку и двинулся к кровати.
Сердце ее замерло. Как загипнотизированная, она смотрела вверх.
Он вышел в круг желтого света от лампы. Это был — о, Господи! — Злодей, самый плохой из них. Его волосатая грудь была обнажена, он стоял в брюках, босой. Высокий, тощий, с буграми мышц и мощной грудной клеткой.
Со спутавшимися черными волосами, узким лбом, маленькими пронзительными глазками, с усами, едва покрывавшими тонкую верхнюю губу, он навис над ней.
Губы его искривились, и ее сердце возобновило свой стук.
— Не мог заснуть, детка, — негромко сказал он. — Теперь, как я вижу, нас таких уже двое. Все остальные мертвы для мира. Представь себе, только мы двое бодрствуем.
Не отвечая, она задержала дыхание. От него воняло дешевым виски. Это было тошнотворно.
— Что же, детка, ты не передумала? — тихо проговорил он.
Ее губы задрожали.
— Насчет… насчет чего?
— Знаешь чего. Насчет сотрудничества. Ради твоего же блага.
— Нет, — прошептала она. — Нет. Ни теперь, ни завтра — никогда. Пожалуйста, уйдите и оставьте меня.
Его губы оставались искривленными.
— У меня есть ощущение, что это не очень-то по-мужски, оставлять гостью одну в ее первую ночь здесь, и такой расстроенной. Мне думалось, что тебе захочется быть в компании в первую ночь.
— Мне никто не нужен ни сейчас, ни вообще. Я хочу остаться одной и спать. Давайте поговорим об этом завтра.
— Завтра уже наступило, детка.
— Оставьте меня, — она повысила голос. — Уходите…
— Значит так, все еще задираем нос, — сказал он. — Что же, детка, тебе лучше было бы знать, что я не такой терпеливый, как другие. Я дам тебе еще шанс одуматься, ради твоего же блага. — Его глаза-бусины переметнулись на ее блузку и юбку и вернулись назад. — Тебе лучше бы передумать, и ты увидишь, что я могу быть очень приятным…
— Черт побери, выметайся отсюда!
— …когда со мной не обращаются плохо. Так что если ты не хочешь дружить, тогда, боюсь, я…
Последующее произошло так быстро, что она не успела отреагировать. Он выхватил из кармана что-то белого цвета, и не успела она даже вскрикнуть, как ее открытый рот оказался перехваченным платком. Материя врезалась все глубже, удушая ее, в то время как его костлявые пальцы завязывали платок за гривой ее волос на затылке.
Она мотала головой из стороны в сторону, стараясь закричать и позвать на помощь, но не могла.
Он удовлетворенно выпрямился.
— Думаю, мне придется сделать по-своему. Да, думаю, мне придется знакомиться по-моему. Потому что я настроен дружески, действительно так, детка. У тебя был шанс, но ты его упустила. Придется преподать тебе урок. Тебе надо знать, что я не бросаю слов на ветер.
Он задержался, глядя, как ее губы борются с затычкой, затем наклонился и поправил ее, так что она сильнее надавила на ее челюсти.
Он сделал шаг назад.
— Ну вот. Тебе же не хотелось бы будить моих друзей, так? Разумно с моей стороны? — Уперев руки в бока, он ухмыльнулся. — Жаль, что мне пришлось тебя заткнуть. Потому что мне хотелось услышать, как через полчаса ты будешь просить меня продолжить. Тебе это понравится, поверь мне на слово, каждая минута. Послушай, детка, согласись с этим. Ты же не совсем девственница, и я не делаю ничего такого, чего не делалось и раньше, и сверх всякой меры, верно? Может быть, я тебе дам второй шанс посотрудничать со мной, хотя обычно не даю. Если ты покажешь мне, что готова сотрудничать, я буду очень добр с тобой. И даже прямо сейчас сниму затычку. А когда мы закончим, я не скажу об этом никому. Мы сделаем вид, что ничего не происходит. Как насчет этого? Мы будем развлекаться тайком, и я тебе гарантирую, что они тебя отпустят. Что ты теперь скажешь?
Страх и ярость ослепили ее. Она никогда не думала, что такое может случиться. Только не с Шэрон Филдс. Этого нет, это не может происходить. Но вот он стоял над ней, ждал и сердце прыгало у нее в горле, она задыхалась. Она дико тряхнула головой, чтобы дать ему понять свое отношение к происходящему, заставить его уйти, оставить ее. Она натянула веревки и попыталась лягнуть его ногой, чтобы он знал, что она не шутит.
Все было безнадежно, она это видела. Он получил ее ответ, теперь она получает его ответ.
Он медленно расстегивал широкий кожаный пояс.
Она скрестила ноги.
— Ладно, детка, — сказал он с широкой ухмылкой, — содействия нет. Тогда так и будет. Ты сама на это напросилась.
Парализованная ужасом, она увидела, как брюки упали на ковер и он вышагнул из них. На нем были белы шорты, вздувавшиеся посередине, будто бы там был булыжник.
Она старалась упросить, умолить его — она этого не просила, не хотела, она свободна, она принадлежит самой себе, с ней никогда не обращались таким образом — почему именно она? Что он собирался ей доказать? Человеческое ли он существо? Но слова, оставаясь у нее в горле, лишь слабым мычаньем пробивались сквозь платок.
Задыхаясь, она с ужасом смотрела, как он стягивает шорты. Господи, останови его, защити, спаси меня, молилась она. Этому просто нельзя было позволить произойти. Этого не может быть. Не должно. Разве этому животному неизвестно, кто она такая?
