Лайтнер покачал головой и опять взглянул в окно, за которым
широко раскинулось кладбище с множеством мраморных склепов. Движение на дороге
стало гораздо менее оживленным, что вкупе с видом за окном создавало ощущение
простора и умиротворения. Конечно, в подобном взгляде на вещи было нечто
нездоровое, можно сказать — извращенное. Но Ларкину нравилось это приволье,
отсутствие суеты, столпотворения и плотного скопления вечно спешащих машин,
которые постоянно сопровождали его дома.
— Лайтнер, поверьте, мне очень трудно определить свою
позицию в этом вопросе, — произнес Ларкин. — Независимо от того, друг
вы ей или нет.
Возле старой, увенчанной шпилем кирпичной церквушки, которая
располагалась в непосредственной близости от тротуара, они свернули, а когда
добрались наконец до нужной улицы, то представшее их глазам зрелище оказалось
весьма убогим. Ларкин испытал облегчение. И в очередной раз про себя отметил,
что здешний простор, несмотря на некоторую запущенность, пришелся ему весьма по
душе. Тут жизнь текла медленно. Что ни говори, это был юг. Да к тому же не
очень большой город.
— Я все понимаю, доктор Ларкин, — произнес
Лайтнер. — Я имею представление о конфиденциальности и медицинской этике.
Равно как и о такте и приличиях. Давайте не будем говорить о Роуан, раз вы не
хотите. Как вы смотрите на то, чтобы позавтракать в отеле? Вы, верно, также не
прочь немного поспать. Мы можем с вами встретиться позже в доме на Первой
улице. Это всего в нескольких кварталах отсюда. Мэйфейры вас ждут. Они уже все
для вас приготовили.
— Поймите, это действительно очень и очень
серьезно, — неожиданно произнес Ларкин.
Машина остановилась перед небольшим отелем, украшенным
замысловатого вида голубым навесом. Портье уже поджидал их возле входа,
готовясь открыть дверь лимузина.
— Конечно, серьезно, — согласился Эрон
Лайтнер. — Но в то же время и очень просто. Роуан родила странного
ребенка. На самом деле, как мы оба знаем, он далеко не ребенок. А тот самый
мужчина, ее спутник, с которым ее видели в Шотландии. Сейчас нас интересует
одно: способен ли он к размножению? Может ли он совокупляться с собственной
матерью или другими человеческими существами? Воспроизведение себе подобных.
Именно это является первостепенной заботой эволюции, не так ли? Будь он
результатом простой мутации, вызванной, например, радиацией или неким видом
телекинеза, нас это, скорее всего, до такой степени не взволновало бы. Будь он
на самом деле таким, мы могли бы просто его поймать и выяснить, по доброй ли
воле Роуан находится с ним или нет. А потом, возможно, его уничтожить.
— Выходит, вы все знаете? Да?
— Нет, не все. В том-то и дело, что не все. Но я знаю
вот что. Раз Роуан послала вам эти образцы, то, очевидно, ее беспокоил тот
факт, что этот субъект может размножаться. Если не возражаете, мы войдем
внутрь. Мне бы хотелось позвонить семье по поводу происшествия в Дестине. Кроме
того, надо сделать еще один звонок в Таламаску. Это насчет Столова. Видите ли,
я тоже остановился в этом отеле. Можно сказать, это моя новоорлеанская
штаб-квартира. Я уже успел почти полюбить это место.
— Конечно, давайте войдем в гостиницу.
Прежде чем они подошли к стойке администратора, Ларкин уже
пожалел о том, что взял с собой маленький чемодан и всего одну смену белья. Он
сразу понял, что ему не захочется так скоро покидать это местечко. Но наряду с
новым приливом возбуждения он смутно ощутил что-то тревожное и угрожающее. Тем
не менее ему все здесь пришлось по вкусу — и небольшой вестибюль, и приятный
южный говор, слышавшийся вокруг, и даже высокий, элегантный темнокожий лифтер.
Что ж, придется сделать кое-какие покупки. Но то, что он
увидел, было прекрасно. Лайтнер держал в руке ключ. Сопровождающий служащий был
готов принять у Ларкина заказ, а доктор к этому времени уже изрядно
проголодался и был очень не прочь наконец позавтракать.
«М-да, именно этого она и боялась, — размышлял про себя
Ларкин, пока они поднимались на лифте. — Она даже сказала что-то вроде:
„Если эта тварь способна размножаться“…»
Тогда он, конечно, не догадывался, что именно она имеет в
виду. Но она-то все знала. Будь на ее месте кто-то другой, можно было бы
подумать, что он излишне подозрителен и поэтому поднимает ложную тревогу. Но
Роуан Мэйфейр не из таких.
Однако в данный момент Ларкин больше не был способен думать
о чем-либо, кроме утоления голода.
Глава 8
Когда она поднимала трубку, то, по своему обыкновению,
молчала. Просто подносила ее к уху и слушала. И только если на другом конце
провода кто-то начинал говорить — кто-то, кого она узнавала по голосу, —
она могла ответить.
Райен это знал. Поэтому, когда после гудков в трубке
воцарилось молчание, он немедленно произнес:
— Эвелин, случилось нечто ужасное.
— Что именно, сынок? — спросила она с
несвойственной ей теплотой. Ее голос звучал непривычно тихо и тонко, это был
совсем не тот голос, к которому она сама привыкла.
— Гиффорд нашли на пляже в Дестине. Говорят…
Голос изменил Райену, и он замолк. Тогда взял трубку сын
Райена, Пирс. Он сказал, что они с отцом вместе едут на машине в Дестин. Потом
разговор вновь продолжил Райен. Он велел Эвелин оставаться с Алисией, потому
что та, если что-то услышит, то сойдет с ума.
— Ясно, — ответила старая Эвелин. Она все поняла.
Гиффорд не больна. Она мертва. — Пойду поищу Мону, — спокойно
произнесла она тихим голосом. Вряд ли на другом конце провода услышали ее
последние слова.
Райен пробормотал что-то несвязное и неопределенное насчет
того, что они позвонят Эвелин позже, и о том, что Лорен взяла на себя труд
оповестить о происшествии остальных членов семейства. На этом разговор
закончился. Эвелин повесила трубку и, опираясь на трость, направилась в туалет.
Она недолюбливала Лорен Мэйфейр. По мнению Старухи Эвелин,
та была предвзятым и самонадеянным адвокатом и принадлежала к тому типу
выхолощенных и хладнокровных людей бизнеса, которые всегда отдают предпочтение
официальным документам, а не живым людям. Однако для того, чтобы оповестить о
трагедии всех членов семьи, лучшей кандидатуры, чем Лорен, не было. Правда, что
касается Моны, то ее вряд ли кто-нибудь сможет найти. Девушки не было дома. А
ей предстояло узнать горестные вести.
Мона находилась в доме на Первой улице. Старуха Эвелин об
этом догадывалась, полагая, что девушка направилась туда, чтобы найти виктролу
и небезызвестный жемчуг.
