— Есть же сумасшедшие люди на свете, — заметил он, целуя Инес (как всегда, не в губы), — стану я завидовать этой невежде, написавшей «Гарри Поттера». Очень мне нужно, чтобы меня переводили на мертвые языки, — добавил он, небрежно указав на книгу пальцем, однако по тому, как он положил том, открытый на посвящении, обратно на стул, Инес почувствовала, что подарок вовсе не раздражал его. — Хочешь «Бейлиз»?
13. РАСКАЛЕННЫЙ КАМЕНЬ
Раскаленный камень… Инес не могла удержаться от смеха, но таксист, привыкший ко всякому, даже не обернулся. Он продолжал вести машину, притворяясь равнодушным, но на самом деле внимательно прислушивался, желая определить, что означает этот смех. Пять лет учебы на факультете психологии и два года изучения изящных искусств не прошли даром и превратили его в таксиста-интеллектуала, внимательного наблюдателя, знатока человеческих душ. Женщина попросила отвезти ее на улицу Вентура де ла Вега, дом 7: «Вентура, а не Лопе де Вега, простите за настойчивость, но у меня постоянно проблемы, все путают эти улицы, и в результате я оказываюсь у дома своей матери». Они ехали вниз по бульварам, и таксист слышал, как его пассажирка вздохнула, однако это был не вздох любви или тоски, скорее вздох облегчения человека, только что сбросившего со своих плеч огромный груз. Таксист украдкой посмотрел на пассажирку в зеркало. Проведя столько времени за рулем, он считал себя настоящим экспертом в диагностике сентиментальных переживаний, в особенности ему нравилось наблюдать свежие чувства, еще не переваренные человеком. В зеркало заднего вида он не раз имел возможность наблюдать лица людей, возвращавшихся с любовного свидания, и делать свои заключения о том, как оно закончилось. Естественно, проще всего распознавать счастливых любовников: слово «любовь» написано у них прямо на лицах, как будто они желают всем вокруг объявить о своем счастье. Однако эти лица обычно имеют, с точки зрения таксиста, один серьезный недостаток — глупое выражение со стороны выглядит очень комично. «Счастливые влюбленные готовы обниматься даже с фонарями», — подумал он. Что ж, это их дело, но на него самого они наводили скуку: чужое счастье всегда кажется скучным, если не пошлым. Однако, к счастью для такого знатока, как он, встречаются и другие, более интересные лица, разгадка которых не столь очевидна, но тоже не представляет особых затруднений. Довольно просто, например, распознать по сжатым челюстям томление неразделенной любви и прочитать в пустых глазах сомнение: «Боже мой, неужели всему конец?», так же как в дрожащих губах — подозрение в измене. По теории таксиста, все еще надеявшегося когда-нибудь посвятить себя искусству, или психологии, или тому и другому («не зря же я учился, черт возьми!»), любовь — горе-художник со скудным репертуаром, рисующий одни и те же темные круги под грустными глазами и одинаковый румянец счастья на щеках, что делает старые и молодые лица поразительно похожими друг на друга. Любовь, по его мнению, не стремится даже к оригинальности, как какой-нибудь график или пейзажист, и не старается придумывать отличительные черты для каждого влюбленного, чтобы подчеркнуть его индивидуальность. Нет, она рисует на лицах всех своих жертв одинаковые грустные складки, гримасы и улыбки. Любовь в высшей степени демократична, она приводит всех к одному общему знаменателю, поэтому полные идиоты начинают казаться чуть умнее, умные выглядят непроходимыми глупцами. К такому выводу пришел таксист в результате длительных наблюдений: ничто не ускользало от его глаз, привыкших смотреть назад, все видящих и все видевших — или по крайней мере так он считал до настоящего времени. Что же произошло с этой женщиной?
Выехав на проспект Кастельяна, таксист попытался сделать вывод: из всех лиц, отражающихся в зеркале заднего вида, труднее всего разгадывать те, в которых таится разочарование, — но в таком случае почему она смеется?
На заднем сиденье опять раздался взрыв смеха. Какой любопытный случай… и такси едва не столкнулось с почтовой машиной на улице Веспа. Значит, разочарование вызывает смех, как интересно… ему никогда не приходилось сталкиваться с подобным, и он решил подождать до светофора, чтобы спокойно продолжить свои наблюдения.
Инес, не подозревая об увлечениях шофера, продолжала смеяться. Если бы она не делала этого, возможно, таксист получил бы новый любопытный экземпляр для своей коллекции лиц, который заставил бы его больше ценить художественные способности любви. Потому что, если и верно, что лица всех влюбленных похожи друг на друга, людей, разрушивших ее чары, объединяет лишь одно — смех. Должно быть, уходя, любовь делается более изобретательной, и поэтому для разочарования существуют различные виды смеха в зависимости от того, какова была развязка: смех облегчения, смех стыда, трусливый, смиренный, безумный, плаксивый или просто удивленный — как тот, который таксист слышал сейчас.
«Раскаленный камень» несколько минут назад вышел из дома на улице Альтамирано и в данный момент устроился на заднем сиденье такси, прижавшись головой к стеклу. Инес ни о чем не думала, ничего не чувствовала, но была почти уверена, что со всем этим покончено раз и навсегда, потому что, выйдя из дома Игнасио де Хуана и усевшись в такси, она не стала прокручивать в своей голове запись их свидания, как делают все влюбленные, чтобы пережить каждый момент вновь и вновь. Он сказал мне это, я ответила то, я положила руку ему на спину, а он погладил мою шею… Так, шаг за шагом, восстанавливается все свидание — зачастую более прекрасное в воспоминании, чем в действительности, не только потому, что память — великолепный декоратор, но и потому, что любить воспоминания проще, чем реальных людей. Ведь тогда в любовь не вмешиваются ни страхи, ни стыд, ни запахи, кроме тех, которые ты сам воображаешь или допускаешь.
Однако на этот раз ничего подобного не происходило, и когда Инес попыталась восстановить в памяти события этого вечера, они возникали в воображении не в виде приятного фильма, а как профессиональные искажения, фотографии. Снимки были немы и неподвижны, поэтому Инес не могла как следует восстановить роль, так блестяще получившуюся в ее исполнении. «Пойми, любовь — все равно что сауна, — написала ей из Саусалито ее подруга Лаура, прекрасно разбиравшаяся в мужчинах, но не слишком поэтичная в своих сравнениях, — мы назвали эту тактику «раскаленный камень», не так ли? Так вот, сначала ты поддаешь жару, а потом обливаешь его холодной водой: сначала жар, а потом лед, дорогая, а уж как поддать жару этому мужчине, ты-то знаешь».
Инес действительно это прекрасно знала и начала подготавливать почву, делая все, что могло понравиться гению. Она выпила кофейный ликер и была льстива, восторженна, сладким голосом напевая ему дифирамбы. Она говорила о его таланте, его всемирном успехе, его привлекательности, о том, как он ей нравится. Ей удалось избежать западни — по той простой причине, что она не касалась ни одной темы, за исключением Игнасио де Хуана. Инес пошла в этой методике еще дальше, и ее слова стали раскаленными, а поведение ледяным. «Ты должна быть неприступным сфинксом, дорогая, и в то же время без конца изливать из своего рта раскаленную лаву похвал… Ведь таких самовлюбленных мужчин, как твой, возбуждают не страстные ласки, а комплименты, прости за откровенность, дорогая, но послушайся моего совета: льсти ему до тошноты, пока тебе не станет стыдно за него самого, и — вот увидишь — он исполнит все твои желания».
