— Дорогая, — воспользовавшись паузой, произнес где-то далеко голос с венесуэльским акцентом, — ты прямо меня расстреливаешь.
Инес Руано внезапно осознала, что наделала безо всякой необходимости бесчисленное множество снимков. Она прекратила фотографировать и извинилась; голос с венесуэльским акцентом смягчился и зазвучал притворно-раздосадованно. Женщина в глубине души была польщена таким вниманием со стороны Инес: разве не комплимент то, что известный фотограф уделил ей столько внимания? Поэтому, произнося «я чувствую себя как под градом пуль», женщина даже улыбалась и, кажется, собиралась сказать еще какую-нибудь гадость про Алси Блекуа, но Инес не слушала ее, думая лишь о том, что Майре этот материал нужен к завтрашнему утру и ей придется обрабатывать фотографии допоздна, несмотря на усталость. Инес собрала свои вещи — объективы, зонтик, штатив — и, лишь закрыв чемоданчик, обнаружила, что все еще держит в руке фотометр. Пора прощаться.
— Всего доброго, моя дорогая, — зашевелились венесуэльские губы, и женщина протянула ей руку.
Невольно Инес сжала в ладони фотометр, как реликвию или живое существо, и в то же время спокойно пожала руку, сводившую ее с ума несколько минут назад. Как мужчина, покинувший придорожный мотель, забывает только что пережитую там кратковременную любовь — так и Инес, выйдя и закрыв за собой дверь, оставила позади и свою мимолетную ненависть. Сейчас она смотрела на часы, думая лишь о том, что из фотографий рук может получиться интересный материал. Нужно ли разрешение Исабель… (Альсула? Элосуа? Как, черт возьми, ее звали?), для того чтобы их использовать? Да нет, конечно же, нет: если их отделить от тела, то никто, и даже она сама, не догадается, что это ее руки. «К тому же, — рассудила Инес, — это вовсе и не ее руки, они совершенно не гармонируют со всем ее видом, стоило бы отрезать их ей».
2. КОРИДОР В ДОМЕ НА УЛИЦЕ ВЕНТУРА ДЕ ЛА ВЕГА
В квартире Инес Руано ничто не говорило о том, что ее хозяйка из числа тех немногих людей, которые терпеть не могут сотовые телефоны. Во-первых, на самом видном месте лежал один из них — красный, миниатюрный, загорающийся иногда разноцветными огоньками, но не издающий ни одного звука, — «Нокиа», которой, очевидно, не очень нравилась отведенная ей теперь роль бесстрастного автоответчика, вынужденного без конца повторять одно и то же: «Это Инес Руано, сейчас я не могу подойти к телефону» и т. д. В рабочие дни телефон лежал без дела, забытый хозяйкой, которая выводила его на прогулку лишь в выходные, да и то с отключенным звуком. Как ни трудно в это поверить, но до сих пор существуют телефонофобы самого различного типа: некоторые интеллектуалы, считающие мобильный мещанским атрибутом и заявляющие, будто он возмутительным образом нарушает творческий процесс. Есть оригиналы, культивирующие убеждение «я не такой, как все вы, обыватели» и потому готовые лучше искать телефон-автомат под проливным дождем, чем признать удобство сотовых. Известны также случаи величайшего самопожертвования со стороны неверных мужей, которые во избежание скандальной развязки отказываются от мобильного, аннулируя даже контракты, чтобы замести все следы (впрочем, телефонофобия этого типа временна и вполне излечима). Есть и еще один вид противников сотовых — миллионеры, которые, имея несколько аппаратов дома и один — в кармане, никогда не отвечают на звонки, считая более удобным (и шикарным) фильтровать их с помощью Мари Хосе (своей пожизненной секретарши, прекрасно знающей, для кого шеф есть, а для кого он «в отъезде далеко и надолго»).
Как бы то ни было, Инес Руано не принадлежала ни к одной из этих категорий; она отказалась от сотового телефона исключительно из суеверия. С тех пор как однажды вся фотосессия была безнадежно испорчена телефонным выяснением отношений, состоявшим из двадцати звонков и семи сообщений («пожалуйста, нет!», «я так мало для тебя значу?», «как это, почему — «прощай»?»), Инес приняла два решения: порвать со своим любовником и никогда больше не брать сотовый телефон на работу. Теперь для того, чтобы связаться с ней, нужно было оставить сообщение на автоответчике опального сотового или домашнего телефона либо отправить письмо по электронной почте или факсу.
Все эти четыре аппарата, так же как и квартира Инес Руано, с нетерпением ждали сейчас возвращения своей хозяйки, которая уже близко, но еще не совсем дома. Ей осталось преодолеть коридор, ведущий от подъезда на улице Вентура де ла Вега к ее просторной, залитой светом квартире в глубине здания. Инес нравился этот коридор: он помогал ей избавиться от неприятных впечатлений прошедшего дня, которые тонули в беспорядочной смеси звуков музыки, доносящихся из-за дверей жильцов.
«Однако сегодня нельзя расслабляться. Даже если придется сидеть допоздна, нужно обработать фотографии и отослать их в журнал по e-mail», — напомнила себе она, зная по опыту, что этот коридор способен вызывать у нее амнезию. Инес сама выработала в себе этот рефлекс, как Павлов у своих собак: как только она входила в коридор и слышала первые звуки музыкальной смеси, из ее сознания начинали стираться дневные заботы, позволяя ей вступать в свою тихую гавань (площадью сто девяносто квадратных метров) в безмятежном состоянии духа.
Едва оказавшись в коридоре, Инес получала первую дозу музыкального успокоительного. Если бы исследователь феноменов иммиграции знал о коридоре Инес, он бы сэкономил много сил на поиски материала для своих изысканий. Зачем тратить время на посещение румынских поселений в пригороде, разыскивать молодых аргентинских стоматологов, богатых китайских торговцев, служанок-эквадорок, дворников-алжирцев и русских кларнетистов, если все они поселились в одном подъезде этого старинного, наполовину реконструированного дома на улице Вентура де ла Вега? Инес была едва знакома со своими соседями. Она не знала, что находится за вереницей из этих восьми дверей, откуда, помимо музыки, выплывала в зависимости от времени смесь запахов кускуса, гуляша и жаркого. Инес не были знакомы их лица, она ничего не знала об их жизни и экономическом положении; по-видимому, у всех оно очень различалось, как всегда бывает в подобных домах. Однако по доносящейся из-за дверей музыке Инес всегда легко определяла настроение каждого из жильцов. Что может быть красноречивее меланхолии этого андского вальсика, выплывающего из-под двери слева, и какие сомнения может оставить грохотание Нача Гевары за крепкой дубовой дверью квартиры номер 5? Когда же в коридоре слышался «hari te quiero hari yo te adoro», можно было не удивляться, почему дворник Али забыл выбросить мусор, и веселый звон китайских колокольчиков тоже говорил сам за себя. Инес направилась дальше по коридору, предвкушая момент, когда после подготовительных ритуалов спокойно уляжется на диван перед телевизором. Хотя нет. Сегодня придется сохранять бодрость духа, не поддаваясь спасительной амнезии до тех пор, пока она не посмотрит фотографии, особенно рук с красными когтями. А тут еще этот досадный порез на запястье и мучительная головная боль… «Этому тоже нужно будет уделить внимание, так что и не думай о том, чтобы улечься смотреть телевизор», — сказала себе Инес. Теперь ей осталось преодолеть единственный неприятный отрезок пути, который она обычно миновала, заткнув уши. Инес были приятны все мелодии этого коридора, создающие ощущение «вот я и дома!», но музыка, доносившаяся из-за последней двери, просто невыносима. «Опять Владимир со своей дудкой», — напряглась она, хотя даже не знала, действительно ли кларнетиста зовут Владимир или как-то иначе — Дмитрий, Иван, Алеша… Невозможно было угадать его настроение, потому что русский — единственный из соседей, кто не варьировал свой репертуар и не исполнял никаких пьес. Его вклад в музыкальный хаос коридора состоял в беспорядочном разыгрывании гамм, которые не только никогда не кончались, но, напротив, начинались снова и снова, повторяясь до бесконечности, даже по утрам, когда Инес еще спала. Настоящая пытка! «Чтоб ты свалился с пятого этажа, — пожелала она, хотя и знала, что вероятность этого невелика: русский жил на первом. — Чтоб ты подавился своей проклятой свистулькой, Владимир…» Конец мучениям… Инес отняла руки от ушей и повернула за угол: через несколько секунд она будет у себя дома, в своем царстве, коридор уже позади.
