«Здешние люди думают, что это суеверия, любовь моя, — сказал он Лили, — но я уверен, нужно сделать что-то и отвадить это животное».
Хасинто чувствовал ее в своих руках — такую хрупкую, мягкую, как масло какао, тающую в его объятиях. «Что с тобой происходит, Лили? Тебе не кажется все это очень странным? Позволь мне помочь тебе, любимая…» И Хасинто коснулся шеи Лили: он так любил ее, что даже желтые глаза его не страшили. А если слегка приспустить с шеи этот платок и попытаться поцеловать ее в одну из этих ложбинок, сводивших его с ума — в изгиб, ведущий от челюсти к мягкому углу между шеей и плечом? Именно этого места хотелось ему коснуться своими губами. Увидев, что Лили не собирается сопротивляться, Хасинто еще немного отодвинул платок дрожащими пальцами и приблизил к шее свои губы. В этот момент наверху, на лестнице, послышалось отчаянное мяуканье. Или, возможно, оно раздалось несколько позже. Да, да, это было уже после того, как Хасинто, нащупывая губами место для поцелуя, обнаружил вокруг шеи Лили длинную тонкую царапину. «Она моя, — казалось, вопил кот, — неужели не ясно? Какое еще доказательство тебе нужно, глупый мальчишка?»
* * *
Грегорио Паньягуа продолжал свою жизнь неутомимого труженика. Последние тридцать лет, где бы он ни находился, ему помогала сохранять ясность ума именно эта рутина ученых штудий. Ясность ума и надежду — неизвестно на что, потому что он, в сущности, ничего уже от жизни не ждал. Как бобры упорно собирают самые прочные и гибкие ветки деревьев, не зная, что однажды от этого будет зависеть их жизнь, так и Паньягуа прял день за днем, сам не зная что. И читал: он так привык к чтению, что уже не мог без него обходиться. Поэтому неудивительно, что в последнее время, когда ему было поручено собрать некоторые любопытные сведения о дьяволе, чтобы украсить ими задуманную постановку, чтение захватило его. В частности, книга Джованни Патени «Дьявол», а также работа другого автора, по имени Захарий Пель.
Грегорио Паньягуа не мог оторваться от этих двух книг, казавшихся ему очень занятными. Оба автора, и Патени и Пель, излагали интересную теорию относительно фигуры дьявола. Они считали, что сатана, каким нам его представляли, вполне достоин жалости. О, это что-то новенькое, почитаем еще немного.
Как настоящий бобр, который строит свою плотину, не зная, чего ради он это делает, Паньягуа был упрям и неутомим: именно поэтому в последнее время он так неважно выглядел. Даже девицы из «Гуадиана Феникс филмз», нанятые для помощи в осуществлении розыгрыша (хотя иногда у Паньягуа создавалось странное впечатление, что нанят был он сам), сказали, когда пришли к нему на днях за деньгами: «Спите, Паньягуа, спите, смотрите не заболейте. Работать с вами — одно удовольствие. Нужно почаще организовывать нечто подобное, правда, Ро?» — «Да, мы могли бы даже открыть фирму по постановке хитроумных розыгрышей, верно, Кар?»
Вот что сказали Паньягуа эти девицы, найденные им по обычному объявлению в газете и, бесспорно, выполнившие свою работу с настоящим профессионализмом. Но как же они привязались к нему с советами спать побольше, когда пришли за своими деньгами (кстати, неожиданно дешева оказалась минута, его заказчику удалось сэкономить круглую сумму!). Можно подумать, их действительно волновало его здоровье! «Отдыхайте, шеф, слышите? Вам нужно больше спать, а у нас есть потрясающие идеи относительно дальнейшего сотрудничества». Девицы так насели на Паньягуа, что тот, сославшись на плохое самочувствие, в котором они сами его и убеждали, с извинениями поскорее выпроводил обеих. Он попрощался с девушками у дверей и попросил Хасинто проводить их до дома. «Берегите себя», — были последние слова одной из них. «Спите, Паньягуа, дружище, спите», — повторила другая. Но Паньягуа давным-давно страдал хронической бессонницей, сегодня же он и вовсе не ложился. Несмотря на то что работа, которой он посвятил последние несколько недель, была успешно завершена и сейчас было почти шесть утра, Паньягуа решил продолжить чтение. «Очень любопытная концепция… на чем же я остановился? Ах да, вот здесь». Прочитав утверждение о том, что дьявол достоин сострадания, Паньягуа дошел до объяснения причин его предполагаемого предательства Бога, превращения Люцифера в падшего ангела.
В книге Захария Пеля перечислялись несколько всем известных причин: гордыня, зависть, ненависть — в общем, ничего нового. «Однако вот этого я не помнил», — сказал себе Паньягуа, прочитав последние слова, с которыми Люцифер обратился к Господу, прежде чем быть низвергнутым вместе со свитой демонов во мрак. Представим себе эту сцену: с одной стороны — Бог, с другой — прекраснейший из ангелов, самое совершенное из его творений, предавшее его. Однако по какой причине он поступил так в действительности и каковы были его последние слова?
22. NON SERVIAM
«Все, — прочитал Паньягуа (на этот раз — в книге Патени), — вменяют Люциферу в вину его знаменитую фразу non serviam, «Не стану служить» (имеется в виду, Богу). Однако были ли эти слова действительно произнесены Князем Ангелов? Можно отказаться служить тирану, деспоту, диктатору. Однако им не был Бог, предоставивший своим творениям, и прежде всего ангелам, свободу в любви. Бог — не земной властелин и не нуждается в слугах. Он всеобъемлющ и всемогущ, ему не нужны рабы, и у него их нет. Он прежде всего Любовь, и поэтому он хочет быть любимым. А любовью может быть только свободное и спонтанное движение души. Иисус Христос, истинный Бог, разве не говорил людям: «Истина сделает вас свободными?» А разве не был свободен Люцифер, которого Господь создал совершенным? Если бы он не был абсолютно свободен, как бы он мог восстать против Творца?»
Прочитав это, Паньягуа обратился к другой книжке. Она еще меньшего объема, чем работа Патени, но столь же, если не более, интригующая:
«К сожалению, — писал Захарий Пель, — объясняя, что дьявол воспользовался своей свободой, чтобы отдалиться от Бога, Патени не принял во внимание, что начиная с V века теология признавала, что все тварные существа не могут не подчиняться воле Всевышнего, потому что он всемогущ. Как же согласовывается свобода всех божьих творений, в том числе и дьявола, с невозможностью не покоряться? В случае с сатаной герменевтика дает ясный ответ: дьявол исполняет божью волю (у него нет выбора, Бог всемогущ), однако, будучи свободным (обратите внимание на противоречие), он делает это притворно. Иными словами, дьявол, несмотря ни на что, служит своему Создателю, но… по-своему. Вот несколько примеров».
Паньягуа прервался. Его отвлек какой-то неприятный резкий звук, похожий на звонок. Он подождал, прислушался: действительно звонил телефон. Черт возьми, кто мог звонить в такой час? Паньягуа поглядел на аппарат, который, так же как и всегда открытый ноутбук, совсем не гармонировал с аскетическим интерьером квартиры. Это телефон последней модели с жидкокристаллическим дисплеем, на котором теперь появился длинный номер — по меньшей мере из двенадцати цифр. «Как я сразу не догадался», — и он заговорил в трубку:
— Да? Паньягуа у телефона. Да, да, сеньора Руано, слушаю, да, донья Беатрис, я понял, что это вы. Сколько времени сейчас в Мадриде? Десять минут седьмого. Да-да, понятно, вы не сообразили. Да, я все понимаю, в Гонконге сейчас больше одиннадцати. Понятно, вы предпочли подождать несколько дней и теперь жаждете узнать, как прошла наша операция?.. Что ж, подождите еще секунду, сейчас я возьму свои записи и отчитаюсь.
