– Что, прямо здесь? Может быть, пригласите нас войти? Мы ехали к вам из самой Москвы...
– Можете вернуться обратно в свою Москву, я вас не приглашала.
– И даже стакана воды путникам не подадите? – уже вовсю резвилась я.
– Тетя Люба, не дурите, – веско произнес Волкодав. – Мы ничего плохого вам не сделаем.
– Еще бы она попробовала мне что-то плохое сделать! – вспыхнула тетка. – Тебя, Андрей, я всегда рада видеть, ты знаешь... А чужих девиц...
– Тетя Люба! – рявкнул Волкодав раздраженно, и та заткнулась.
Чем объяснялась такая немотивированная агрессия в мой адрес, я так и не поняла. Может быть, тетка души не чаяла в Ким, мечтала, что Андрей женится, а тут на тебе, какая-то рыжая вместе с ним приезжает... Но ведь Ким сама сбежала от Волкодава год назад! Нет, что-то тут не сходится.
Тетка провела нас в дом и молча указала мне на стул за круглым обеденным столом, застеленным клеенкой. В кухне было стерильно чисто, пахло чем-то очень приятным. Передо мной брякнули стакан холодной воды, как в насмешку. Но я благодарно кивнула и залпом осушила стакан, надеясь, что вредная хозяйка не сыпанула туда крысиной отравы. Пить и правда очень хотелось.
– Слушаю вас. – Тетя Люба скрестила на груди руки. Я решила не обращать внимания на ее закидоны и гнуть свою линию. Вдруг да поможет!
– Пожалуйста, расскажите, как вы нашли Ким.
– Я не знаю, что за дурацкое буржуйское имя – Ким. Мне она представилась как Ольга.
– Хорошо, – покладисто согласилась я. – Пусть будет Ольга.
– Как нашла? Очень просто, пошла ножками в лес, да и нашла. А вы мне лучше расскажите, зачем вы все это спрашиваете.
– Затем, что я ищу мужа. – По правде говоря, объяснять это в тридцать пятый раз мне уже осточертело.
– Слышала я уже про вашего мужа. Зачем вам знать про Ольгино прошлое? Она и мне-то ничего не рассказывала...
– Потому что знание того, что случилось с ней тогда, два года назад, поможет мне понять, что происходит с ней сейчас. Без этого я не сумею ее найти. А значит, не сумею найти отца моего ребенка, которому всего восемь и который может из-за вашего недоверия вырасти сиротой. Так что хотя бы его пожалейте!
Хозяйка замолчала и долгую минуту буравила меня взглядом, живо напомнившим глаза-рентгены моей Антонины.
– Не знаю, чем я могу вам помочь, – сказала она уже менее решительным тоном. – Ольгу я нашла в лесу, раненную. Она ничего о себе не рассказывала, о том подонке, который ее ударил, – тоже. Всего боялась, помалкивала, по углам пряталась. Потом выздоровела, и Андрей ее к себе забрал.
– А вы знаете, что было потом? Что она от Андрея сбежала к богатому бизнесмену?
– Знаю. – Ее взгляд потемнел. – Но кто я такая, чтобы судить человека?
– И все-таки. Неужели вам совсем-совсем ничего не известно? Хоть словом Ким... то есть Ольга должна была обмолвиться.
– Должна была, да расплатилась, – снова полезла в бутылку собеседница. – Я же говорю, она больше молчала и слушала, чем сама говорила.
И она унылым тоном, как двоечник, вызванный к доске, рассказала мне ту же историю, что вчера поведал Волкодав. Ничего нового я не узнала, бриллиант истины не сверкнул чистыми гранями в куче словесной шелухи. Железобетонная бывшая медсестра или в самом деле выложила мне все, что знала, или намеревалась и дальше хранить тайну. По зрелом размышлении я была склонна поверить в первый вариант. Ким была скрытной с обоими спутниками жизни, так зачем ей откровенничать с посторонней теткой? По-видимому, она хорошо усвоила пословицу о том, что молчание – золото. Или жизнь заставила усвоить.
Никакие мои жалкие попытки успехом так и не увенчались. Тетка упрямо стояла на своем, и я сочла за лучшее покинуть этот негостеприимный дом. На улице Волкодав закурил и, пряча глаза, извинился:
– Простите, я не знаю, что на нее нашло. Обычно она вполне нормальная дружелюбная тетка...
– Что вы, тут вашей вины нет. Поедем обратно?
– Вы поезжайте, а я зайду к своей бабке. Вернусь на электричке.
Я не стала его уговаривать. Пусть делает, как считает нужным. Мне хотелось поскорее уехать из негостеприимного поселка.
На трассе я дала себе волю. Включила на полную громкость радио, утопила в пол педаль газа и заорала:
– Черт возьми! Как же мне все надоело! Как же мне все надоели! Когда этот идиотизм закончится?!
Хорошо, что никто меня в этот момент не видел и не слышал. Я выплеснула бушевавшую во мне ярость, и стало чуть полегче. За окнами проплывали осенние леса и убранные поля, блеклое небо обещало пасмурную погоду, и на душе от привычных глазу подмосковных пейзажей становилось спокойнее. Когда я окончательно притихла, зазвонил телефон. Рано я радовалась. Наверняка звонят с какими-нибудь гадкими новостями...
– Алло.
– Стасенька, привет! – Голос мамы звучал возбужденно и нервно. – Где ты сейчас?
Я так ударила по тормозам, что чуть не слетела в кювет.
– Что-то с Шуркой?!
– Нет, что ты, с ним все в порядке! – испугалась мама.
– Уф... А что в таком случае у тебя с голосом?
– Стась, мы узнали, что с твоим другом произошло несчастье. Он в больнице...
– Алекс в больнице?! – завопила я не своим голосом.
– Какой Алекс? Ах нет, я не Казакова имею в виду, Бог с тобой! Я о Романе Дьякове. Нам стало известно, что он ранен. Его хотели убить.
В палату к Ромке я прорывалась с боем. К нему никого не пускали, тем более что время посещений истекло, поэтому пришлось увещевать, угрожать, раздавать взятки, строить глазки... Когда я вошла к нему, сердце мое дрогнуло.
Обычно веселый и жизнерадостный, сейчас он неподвижно лежал под одеялом, закрыв глаза. Лицо по цвету сравнялось с простынями, сухие губы кровоточили, под глазами залегли фиолетовые тени. Никогда еще я не видела этого человека в таком состоянии.
– Ром! – тихо позвала я, глотая слезы. – Ромуальдыч!..
Он слабо пошевелился, приоткрыл глаза и посмотрел на меня затуманенным взглядом.
– Рыжая?
От радости я готова была плясать и бегать по стенам: он в сознании, он меня видит и узнает! Я присела на краешек постели и осторожно взяла Ромку за руку – пальцы были ледяными.
– Рада тебя видеть, – шепотом сказала я. – Как ты?
– Ничего, жить можно.
– Мне мама позвонила... Понятия не имею, откуда она узнала. Что с тобой произошло? Мама сказала, тебя хотели...
Слово «убить» я выговорить не смогла. Не укладывалось оно у меня в мозгу.
– Вот, видишь, как бывает. – Ромка закашлялся. – Подошли и ножиком – чик!
– Как ножиком! – обомлела я. – Тебя ножом ударили?
