Я сам отправляюсь в паломничество. Сначала в Гластонбери, к
источнику, где Иосиф из Аримафеи вылил кровь Христову в воду. Я буду молиться
там о наставлении. Затем посещу Рим, а потом, возможно (пока не знаю),
Константинополь, дабы увидеть святые иконы: там, говорят, словно по волшебству
проявляется лицо Христа. После путь мой будет лежать в Иерусалим – я хочу
увидеть гору, где Христос умер за нас. Торжественно объявляю, что отрекаюсь от
обета повиновения отцу Колумбе».
Раздались громкие крики протестов, многие плакали, но я
оставался неумолим. Это весьма характерно для Талтосов – именно так принимать
окончательные решения.
«Если я не прав, пусть Христос приведет меня обратно к моей
пастве. Да простит он меня. Или… может быть, я отправлюсь в ад, – добавил
я, пожав плечами. – Я удаляюсь».
Я отправился готовиться к своему путешествию.
Прежде чем я обратился с этими прощальными словами к своей
пастве, я взял из своей башни принадлежавшие мне вещи, включая книги, записи,
письма от отца Колумбы, – все, представлявшее какую-либо ценность для
меня, и спрятал в двух подземных камерах, которые построил несколько веков
назад. Затем взял, что у меня осталось от прекрасных одеяний, и передал все
церкви на ризы, а сам надел длинную тунику из толстой зеленой шерсти,
отороченную черным мехом, подпоясался единственным сохранившимся у меня кушаком
из прекрасной кожи, украшенным золотом, прикрепил к нему палаш в
инкрустированных драгоценными камнями ножнах, натянул на голову старый меховой
капюшон и бронзовый шлем почтенного возраста. И, одетый, таким образом, как
бедный дворянин, все имущество которого умещается в маленьком мешке, я выехал
из монастыря, чтобы покинуть долину.
Мое одеяние никак не походило на изысканно украшенное
платье, которое следовало носить королю, но и одеждой смиренного монаха назвать
его было нельзя. Скорее, это был добротный наряд для путешествия.
Я ехал примерно час лесом – по следам, оставшимся от старых
колесных повозок. Этот лес был мне известен разве что тем, что когда-то я здесь
охотился.
Я поднимался все выше и выше по густо заросшим склонам,
добираясь до тайного прохода, который выводил на прямую дорогу в другую жизнь.
Наступал вечер, но я знал, что найду этот путь еще до ночной
темноты. Сегодня должна светить полная луна, и я намеревался ехать дальше до
тех пор, пока не устану.
В таких густых лесах уже к вечеру становится так темно, что,
думаю, люди нашего времени просто не могут представить себе что-либо подобное.
То были времена, когда огромные леса в Британии еще не были вырублены и
деревья, стоявшие тесными рядами, были очень древними.
У нас существовало поверье, что эти деревья – единственные
живые создания в мире, обитавшие в нем еще до нас. Ибо ничто другое не смогло
жить так долго, как деревья и Талтосы. Мы любим лес и не боимся его.
Вскоре после того, как я углубился в глухой лес, я вдруг
услышал голоса карликов – членов племени загадочного Маленького народа.
Я слышал, как они шипят, перешептываются и хохочут.
Сэмюэль еще не родился к этому времени, его там не было, но
Эйкен Драмм и другие, живущие еще и теперь, были среди тех, кто кричал: «Эшлер,
дурень ты христианский, ты предал свой народ!» или: «Эшлер, пойдем с нами,
сотворим новое племя из гигантов, и мы будем править миром!» и прочие подобные
глупости. Эйкена Драмма я всегда ненавидел. Он был очень молод в те времена, и
лицо его еще не обезобразили жуткие наросты, которые теперь не позволяют
разглядеть глаза. Когда он ринулся сквозь заросли, потрясая кулаками, лицо его
перекосилось от злобы.
«Эшлер, ты оставил долину теперь, после того как разрушил
все! – вопил он. – Пусть проклятие Жанет навсегда останется на тебе!»
Наконец они отступились от меня и ушли – и вот по какой
простой причине: я приблизился к пещере на склоне горы, о существовании которой
полностью забыл.
Сам того не сознавая, я выбрал дорогу, по которой древние
племена ходили к этой пещере для совершения богослужений. В те времена, когда
Талтосы жили в долине Солсбери, эти племена заполняли пещеру черепами, и позже
люди стали считать ее местом колдовских культов.
В более поздние времена крестьяне клялись, что внутри пещеры
была открытая дверь и за ней можно услышать или голоса из ада, или райское
пение.
В ближайшем лесу видели призраков, а иногда туда
осмеливались приходить ведьмы, не боявшиеся вызвать нашу ярость. Временами мы,
объединяясь в небольшие группы, взбирались на холмы, чтобы изгнать их оттуда.
Но в течение последней пары сотен лет призраки и ведьмы не слишком нас
беспокоили.
Я сам бывал здесь всего дважды в жизни, но совсем не
испытывал страха перед этой пещерой. И когда увидел, что Маленький народ явно
напуган, вздохнул с облегчением, поняв, что избавился от них.
Однако, по мере того как моя лошадь все ближе и ближе
продвигалась к пещере, я стал чаще замечать мерцающие огоньки, мелькающие в
сплошной темноте. Я подъехал поближе и увидел на горном склоне жилище,
устроенное, по-видимому, в бывшей пещере и скрытое за грудой камней, отчего
видна была только дверь и окно, да еще выше – дыра, сквозь которую, наверно,
выходил дым.
Свет мерцал сквозь трещины и щели в неровной стене.
И там, намного выше, проходила тропа к огромной пещере,
зияющий вход в которую тоже был скрыт сосновыми, дубовыми и тисовыми деревьями.
Я почувствовал, что надо держаться подальше от этого домика,
как только увидел его. Кем бы ни были жившие вблизи этой пещеры, от них можно
было ожидать только неприятностей.
Сама пещера смутно интриговала меня. Веруя во Христа, хотя и
отказавшись от обета повиновения своему аббату, я не боялся языческих богов. Я
в них не верил. Но я покинул свой дом и, возможно, никогда не вернусь обратно.
И я задумался, не следует ли мне посетить пещеру и передохнуть там немного,
скрывшись от всех, в том числе и от Маленького народа.
Глава 29
– Теперь послушайте меня, вы, обе, – сказала она,
не спуская глаз с дороги. – С этого момента вы будете подчиняться мне. Я
думала об этом с тех пор, как родилась, и точно знаю, что нам необходимо
делать. Бабушка спит там, сзади?
– Спит как убитая, – подтвердила Мэри-Джейн,
вытянувшись на откидном сиденье, чтобы видеть Морриган за рулем.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Мона. – Ты
что, собираешься нам указывать?
