– Я Мэйфейр! – объявила Морриган. – Я дочь
своего отца и своей матери. И к черту всякое оружие! Они не осмелятся стрелять
в меня. Эта мысль – полный абсурд, и вы забываете, что они вообще не ожидают
увидеть меня в этом доме и окажутся совершенно неподготовленными. Мы обыщем их
и отберем оружие, если они вообще носят его с собой. А кроме того, вы обе
будете со мной, чтобы защищать меня, говорить за меня, и строго предупредите
их, что мне нельзя причинять зло. И пожалуйста, помните, что у меня во рту есть
язык и я могу постоять за себя, что данная ситуация ничем не похожа на
возникавшие прежде и что лучше всего устроиться в том доме, где я могу
осмотреть все, что должна осмотреть, включая знаменитую виктролу и задний двор,
куда вы ходите… И прекратите кричать, вы, обе!
– Только не смей раскапывать тела!
– Правильно, оставь их в покое, под деревом, –
поддержала Мону Мэри-Джейн.
– Не сомневайтесь. Я так и сделаю. Я уже говорила вам.
Никаких выкапываний тел. Плохая, скверная идея. Морриган просит прощения.
Морриган не станет это делать. Морриган обещает Моне и Мэри-Джейн. Нет времени
заниматься этими телами! Кроме того, меня эти тела совершенно не
интересуют. – Морриган покачала головой, и ее рыжие волосы сначала
рассыпались по плечам, а затем, словно получив энергичный толчок, взметнулись
вверх. – Я ребенок Майкла Карри и Моны Мэйфейр. И это кое-что значит, не
так ли?
– Мы боимся, вот и все! – объявила
Мэри-Джейн. – Если мы развернемся прямо сейчас и поедем обратно в
Фонтевро…
– Нет. Нет, если у нас не будет нужных насосов,
подмостей, домкратов и древесных материалов, чтобы выпрямить здание. Я сохраню
к этому дому сентиментальную привязанность на всю свою жизнь, разумеется, но
сейчас я просто не могу оставаться там! Я умираю от желания посмотреть на мир –
неужели вы обе этого не понимаете? Ведь мир – это не супермаркет, не
Наполеонвилль, не последние номера «Тайм», «Ньюсуика» или «Ньюйоркера». Я не
могу больше ждать. Кроме того, как вам известно, Роуан и Майкл уже прибыли
домой, и я готова к неизбежному столкновению с ними. Несомненно, они будут
вынуждены познакомить меня со всеми документами, даже если втайне предпочли бы
их уничтожить.
– Они еще не вернулись, – подала голос
Мона. – Райен сказал, что ждет их через пару дней.
– Хорошо. Тогда скажите, чего вы боитесь.
– Я не знаю! – вскрикнула Мона.
– В таком случае едем на Первую улицу, и я не желаю
слышать больше ни одного слова. Там ведь есть комната для гостей, не так ли? Я
остановлюсь в ней. И давайте прекратим перепалку. Мы сможем заняться поисками
собственного безопасного жилища на досуге. Кроме того, я хотела бы посмотреть
на этот дом – на дом, построенный ведьмами. Неужели вы обе не понимаете, до
какой степени мое существо и сама судьба связаны с домом, которому
предназначено было увековечить существование гигантской генетической спирали?
Ведь если бы мы сорвали большую часть этой туманной сентиментальной чепухи,
стало бы совершенно очевидно, что Стелла, Анта и Дейрдре умерли, чтобы я смогла
жить, а наивные, несбыточные мечты дьявольского призрака Лэшера реализовались в
таком перевоплощении, которого он просто никогда не смог бы предвидеть, но
которое определило мою судьбу. Я жажду жизни, я жажду занять в ней достойное положение!
– Ладно, – сказала Мона, – но ты должна вести
себя тихо. Не смей разговаривать с охранниками и звонить кому-либо по телефону!
– Да уж, стоит посмотреть, как ты вцепляешься в трубку,
когда раздается звонок, – согласно кивнула Мэри-Джейн. – И готова
болтать с кем угодно, даже если звонит какой-то псих.
Морриган пожала плечами.
– Вы до сих пор не можете осознать, что каждый день
приносит мне гигантское количество открытий. Я уже не та девочка, какой была
два дня назад!
Внезапно она вздрогнула и тихо застонала.
– Что случилось? Тебе плохо? – спросила Мона.
– Воспоминания… Они вдруг всплывают… Мама, включи,
пожалуйста, магнитофон. Понимаешь, происходит что-то очень странное: они
внезапно ослабевают, а некоторые остаются, словно исходят от великого множества
людей – таких же, как я. Ты понимаешь? Я вижу Эшлера глазами множества людей…
Долина совсем такая же, какой она описана в документах Таламаски, я знаю это.
Доннелейт. Я слышу, как произносит это слово Эшлер.
– Говори громче, – попросила Мэри-Джейн, –
чтобы я тоже могла слышать.
– Снова воспоминания об этих камнях. Мы живем еще не в
долине, мы где-то возле реки, и люди волокут камни, передвигают их, используя
бревна в качестве катков. Говорю вам, нет ничего случайного в этом мире,
природа сама достаточно разнообразна и неуправляема, так что все происходит
почти неизбежно. На первый взгляд это может показаться совершенно
бессмысленным, но я хочу сказать следующее: после хаоса и страданий, после
сопротивления и открытого неповиновения ведьм наступит момент, когда семья
должна превратиться в общую семью человеческих созданий и Талтосов. Меня
охватывают чрезвычайно странные чувства. Я должна поехать туда, повидать это
место. И опять долина. Круг меньше, но он тоже наш. Эшлер освятил оба круга, и
звезды сейчас расположились в небесном пространстве соответственно зимнему
периоду. Эшлер хочет, чтобы мы укрылись в лесной чаще, чтобы лес защитил нас от
враждебного мира. Я устала. Мне хочется заснуть.
– Только не бросай руль, – сказала
Мэри-Джейн, – опиши нам этого человека, Эшлера, еще раз. Всегда ли он
выглядит одинаково? Я хочу сказать, в обоих кругах и оба раза?
– Мне кажется, сейчас я заплачу. Я продолжаю слышать
музыку. Мы должны будем танцевать, когда приедем туда.
– Куда?
– На Первую улицу… Куда угодно. В долину… На равнину…
Мы должны танцевать внутри круга. Я вам покажу, как надо. Я буду петь песни. Вы
знаете? Что-то ужасное случилось с моим народом, и не однажды. Смерть и
страдания стали обычными явлениями. Только самые искусные избежали этого. Самые
мудрые поняли, что такое человеческое создание на самом деле. Остальные
пребывают в ослеплении.
– Только у него одного есть имя?
– Нет, просто он был единственным, чье имя знали все,
буквально все. Подобно магниту, он вызывал эмоции у каждого. Я не хочу, чтобы…
– Не принимай все это так близко к сердцу, –
сказала Мона. – Когда мы туда приедем, ты сможешь описать заново то, что
видела, а сейчас успокойся, не волнуйся. До их прибытия еще целых два дня.
– И какой я стану к тому времени?
