– Я знаю, кто ты есть, – ответила Мона, – я
знаю, какой ты была, когда находилась во мне. Ты – это я и Майкл. И нечто еще –
могущественное и невиданное. А кроме того, в тебе есть частичка каждой из
ведьм.
– Говори, милая, – сказала Мэри-Джейн. –
Расскажи нам о нем и обо всех, кто делает маленьких куколок из мела. Мне
хочется послушать, как они хоронят куколок у подножия камней. Ты помнишь, что
ты рассказывала?
– Думаю, что помню. Эти куклы были с грудями и
пенисами.
– Вот как? Об этом ты прежде не упоминала.
– Эти куклы были священными. Но для этого должна быть
причина… Нужно избавиться от боли… Я хотела бы уничтожить эти воспоминания, но
не прежде, чем усвою из них все ценное. Мэри-Джейн, будь так любезна, душечка,
возьми, пожалуйста, салфетку и вытри мне глаза, ладно? Обрати внимание, я
говорю это для записи. Это поток сознания. Мы взяли длинный камень на равнину.
Все собираются танцевать и петь вокруг него довольно долго – до того как
построим из бревен подпорки, с помощью которых заставим его стоять. Каждый
вырежет своих куколок. Все куколки очень похожи, и каждая чем-то напоминает
того, кто ее сделал, и всех остальных. Я засыпаю. И хочу есть. Я хочу
танцевать. Эшлер призывает всех к вниманию.
– Еще каких-то пятнадцать минут – и мы проедем через
задние ворота, – сказала Мэри-Джейн, – только следи, чтобы твои
слезливые гляделки не закрылись.
– Не говори ни слова охране, – напомнила
Мона. – Я сама с ними управлюсь. Что еще ты помнишь? Они несут камень на
равнину. Как называется эта равнина? Скажи ее название на их языке.
– Эшлер называл ее «плоская земля», или «безопасная
земля», или просто «пастбище». Чтобы правильно произнести название, я должна
говорить очень-очень быстро. Вам это покажется похожим на свист. Но все знают
эти камни. Буквально каждый знает о них. Мой отец тоже видел их. Боже, вы
полагаете, что где-нибудь в мире существует еще одна, другая я? Не думаете ли
вы, что такое может быть? Другая я, не считая тех, похороненных под деревом? Не
может быть, что я единственная, кому удалось выжить!
– Успокойся, милая, – сказала Мэри-Джейн, – у
нас еще уйма времени, чтобы это выяснить.
– Мы – твоя семья, – добавила Мона. – Помни
это. Кем бы еще ты ни была, все равно ты – Морриган Мэйфейр, которой
предназначено стать наследницей. У нас есть свидетельство о рождении,
свидетельство о крещении и пятнадцать фотографий, сделанных «Поляроидом», с
этикетками, написанными моей рукой, на обратной стороне каждой из них.
– Так или иначе, но этого недостаточно, –
возразила Морриган, которая теперь плакала, надув губы словно ребенок, мигая
из-за слез на ресницах. – Все эти свидетельства безнадежно притянуты и с
точки зрения закона не имеют никакой силы.
Машина двигалась по своей полосе дороги, но, едва они
въехали в Метэри, движение стало плотнее.
– Возможно, потребуется видео, – продолжала
рассуждать Морриган. – Как ты думаешь, мама? Но в конце концов все
оказывается недостаточным, не так ли, кроме любви? Почему мы вообще говорим о
законности?
– Потому что это важно.
– Но, мама, если они не любят…
– Морриган, мы сделаем видеозапись на Первой улице, как
только туда приедем. И тебя будут любить, запомни мои слова. Я добьюсь этого.
На этот раз я не сделаю ни единой ошибки.
– Что позволяет тебе надеяться на это, если учесть все
твои сомнения и страхи и желание спрятаться от пытливых взоров?
– Я люблю тебя – вот почему так считаю.
Слезы хлынули из глаз Морриган, словно ливень. Мона с трудом
сдержалась, чтобы не зарыдать.
– Им не потребуется оружие, если они не полюбят
меня, – сказала Морриган.
Какая невыносимая боль для ребенка!
– К черту! Пусть только попробуют! – Мона пыталась
говорить как можно спокойнее, вполне владея собой, очень нежно. – Нашей
любви вполне достаточно, и ты знаешь это! Если ты должна будешь забыть о них,
значит, ты их забудешь. И не смей говорить, что это не так, что нашей любви
тебе мало. Ты слышишь?
Она взглянула на грациозную газель, со слезами на глазах
сидящую за рулем и медленно проходящую каждый поворот пути. «Это моя дочь. У
меня всегда были чудовищные амбиции, чудовищный интеллект, чудовищная
храбрость, а теперь – чудовищная дочь. Но какова ее природа – кроме того, что
она поразительно умна, импульсивна? Эта любящая, восторженная девочка
сверхчувствительна к боли и к неуважению и легко поддается неудержимым
фантазиям и восторгам. Как сложится ее судьба? Какова роль ее воспоминаний о
древних событиях? Означают ли ее видения, что она обладает этими воспоминаниями
и умеет извлекать из них знания? Что может из этого получиться? Впрочем, меня
это не слишком заботит, – думала она. – Во всяком случае, не сейчас,
когда все только начинается и порождает в душе столько волнений».
Она вообразила, что ее высокую девочку ударили, что тело ее
смяли… И тут же руки потянулись, чтобы защитить дочь, прижать ее голову к своей
груди.
«Только посмейте обидеть ее!»
Теперь все было по-другому.
– Все в порядке, все в порядке, – вмешалась
Мэри-Джейн. – Дай-ка мне руль, я поведу машину: движение становится очень
плотным.
– Ты совсем спятила, Мэри-Джейн! – крикнула
Морриган, подаваясь вперед и нажимая на акселератор, чтобы обойти идущий слева
автомобиль. Она вскинула подбородок и тыльной стороной ладони вытерла
слезы. – Я доведу эту машину до дома! Я ни за что на свете не откажусь от
этого!
Глава 30
«На что может быть похоже ощущение пребывания в пещере?» –
задавался я вопросом. У меня не было желания слушать голоса из ада. А вот как
насчет райского пения?
Я обдумал этот вопрос и решил пройти мимо. Впереди меня
ждало длительное путешествие. Отдыхать было еще слишком рано. Мне захотелось
поскорее выбраться отсюда. Я уже намеревался отправиться в путь и обогнуть эту
часть склона, когда какой-то голос окликнул меня.
Это был женский голос, очень тихий. Я не смог определить,
откуда он исходит, и лишь сумел разобрать слова: «Эшлер, я ждала тебя».
Я обернулся в одну сторону, потом в другую. Темнота
действовала на нервы. «Маленький народ? – подумалось мне. – Одна из
их женщин решила соблазнить меня?» И я отправился дальше. Но голос позвал
снова, нежный как поцелуй: «Эшлер, король Доннелейта, я жду тебя».
