– Дорогая, что же все-таки случилось? – участливым
тоном поинтересовался Майкл, и в голосе его прозвучала нежность.
– Ну, знаете, старые люди все такие, – тем
временем продолжала Мэри-Джейн. – Бабушка не всегда сознавала, где
находится, не понимала иногда, сон это или явь, но знала, откуда она родом!
Именно так все и произошло. Я вошла в дверь этого дома для престарелых,
стремительно выскочила на середину комнаты для отдыха – или как там они ее
называют? – и там сидела моя бабушка и смотрела прямо на меня. «Где ты
была, Мэри-Джейн? – спросила она. – Забери меня домой, дорогая. Я так
устала от ожидания».
Они похоронили какую-то постороннюю женщину, скончавшуюся в
доме для престарелых.
Настоящая Долли-Джин Мэйфейр была жива. Она ежемесячно
получала чеки для бедных с чьей-то чужой фамилией, но ни разу не удосужилась
прочесть, что в них написано. Пришлось обратиться с просьбой о проведении
специального дознания, чтобы досконально разобраться в обстоятельствах дела, и
в конце концов бабушка Мэйфейр и Мэри-Джейн вернулись в развалины дома на
плантации и вновь стали жить там… Пока семейство Мэйфейр обеспечивало их всем
необходимым, Мэри-Джейн бродила по окрестностям, стреляла из пистолета по
бутылкам из-под лимонада и уверяла всех, что у них с бабушкой все будет в
порядке и они смогут позаботиться о себе сами. Имея всего несколько баксов,
заработанных одной ей известным способом, девочка была настроена делать все
по-своему.
– Итак, они позволили старой даме и тебе жить в этом
затопленном доме? – невинным тоном спросил Майкл.
– Милый, после всего, что с ней сделали в доме для
престарелых, а потом еще и перепутали ее с какой-то другой женщиной и написали
ее имя на могильной плите, кто, черт возьми, мог возражать против ее жизни со
мной? А кузен Райен из «Мэйфейр и Мэйфейр»! Вы знаете, что он сделал? Кузен
Райен приехал и буквально разнес этот город в клочья!
– Это вполне в его духе, – улыбнулся Майкл, –
держу пари, он именно так и поступил!
– Во всем случившемся была наша вина, – сказала
Селия. – Мы не имели права терять этих бедняжек из виду и обязаны были
позаботиться о них.
– Ты уверена, что не росла в Миссисипи или даже в
Техасе? – спросила Мона. – Твоя речь звучит как амальгама всего Юга.
– Что значит «амальгама»? Видишь, в чем преимущество
твоего образования перед моим? Я самоучка. Между нами глубочайшая пропасть.
Существуют слова, которые я не осмеливаюсь произносить. К тому же я не умею
читать транскрипцию в словарях.
– Ты хочешь пойти в школу, Мэри-Джейн?
Интерес Майкла к их разговору возрастал с каждой секундой.
Его головокружительно невинные синие глаза тщательно фиксировали все вокруг
каждые четыре с половиной секунды. Он был слишком умен, чтобы останавливать
взор на грудках малышки и на ее бедрах, даже на ее маленькой головке, которая
вовсе не была недоразвита, а скорее говорила о своего рода изяществе и
природной утонченности.
– Да, хочу, – ответила Мэри-Джейн. – Когда я
разбогатею, у меня будет частный преподаватель, как у Моны, которая уже сейчас
знает, что она получит все, что захочет. Вы меня понимаете? Это будет
по-настоящему умный парень, который может назвать вам каждое дерево, мимо
которого вы проходите, и скажет, кто был президентом через десять лет после
Гражданской войны, и сколько индейцев участвовало в битвах у Бегущего Быка, и
что такое теория относительности Эйнштейна.
– Сколько тебе лет? – спросил Майкл.
– Девятнадцать с половиной, парниша, – объявила
Мэри-Джейн, покусывая маленькими белыми зубками нижнюю губу, поднимая одну
бровь и подмигивая.
– Эта история о бабушке… Ты не шутишь? Неужели все так
и случилось? Ты забрала оттуда свою бабушку и…
– Дорогой, все произошло именно так, – сказала
Селия, – в точности как говорит эта девочка. Однако, думаю, нам лучше
пройти в дом. Мне кажется, мы расстраиваем Роуан.
– Не уверен, – покачал головой Майкл, – быть
может, она слушает. Я не хочу уходить отсюда. Мэри-Джейн, можешь ли ты
заботиться об этой пожилой леди самостоятельно?
Беатрис и Селия разволновались. Будь Гиффорд жива, она бы
тоже занервничала. Еще бы! «Оставить старую женщину без присмотра!» – как в
последнее время часто повторяла Селия.
«А ведь они обещали Гиффорд, что позаботятся о Старухе
Эвелин!» – вспомнила Мона.
Гиффорд постоянно пребывала в состоянии безнадежного
беспокойства о всех находившихся с ней в родстве – вне зависимости от степени
его близости.
– Мы поедем и проверим, в каких условиях она живет и
как себя чувствует, – решительно заявила Селия.
– Да, сэр, мистер Карри, так все и случилось. Я забрала
бабушку домой к себе, и, можете себе представить, спальное место на верхней
веранде сохранилось точно таким, каким мы его оставили. Представляете, после
тринадцати лет радио осталось на том же месте! И москитная сетка, и холодильник!
– В этих болотах? – удивилась Мона. –
Поверить не могу!
– Да-да, милая, чистая правда.
– Разумеется, мы снабдим их свежим постельным бельем и
всем новым, – сказала Беатрис. – Мы хотели поместить их в гостиницу,
или в какой-нибудь дом, или…
– Да, естественно, – подхватила Селия. –
Боюсь, эта история попадет в газеты. Милая, твоя бабушка сейчас там совсем
одна?
– Нет, маам, она там с Бенджи. Бенджи из трапперов, он
ставит капканы. Вот уж точно: сумасшедшие люди, эти трапперы. Они живут в
лачугах из жестяных банок, с окнами из осколков стекла. Я плачу ему меньше
минимальной зарплаты за то, что он присматривает за бабушкой, и за дежурство у
телефонов, но не беру с него никаких налогов.
– Ну и что же? – спросила Мона. – Он
независимый подрядчик.
– Ты определенно умна, – сказала
Мэри-Джейн. – Не думай, что я этого не понимаю. Я кусаю губы, когда сама
вижу столь лакомый кусочек прямо у себя под носом. Этот Бенджи – спаси его
господь! – всегда придумает, как раздобыть легкие деньги здесь, во
Французском квартале. Мелкая торговля – ничего другого Господь ему не дал.
– О боже! – вздохнула Селия.
Майкл рассмеялся.
– Сколько лет этому Бенджи? – спросил он.
– Двенадцать лет в этом сентябре, – ответила
Мэри-Джейн. – У него все в порядке. Его большая мечта – продавать
наркотики в Нью-Йорке, а моя большая мечта – поступить в Тулейн и стать
доктором медицины.
