Разумеется, они не знают, что таковы правила игры – жест,
которого требовали его сердце и его гордость, но более чем вероятно, они не были
бы удивлены. Они провели вместе четыре дня и все это время говорили с ним. И
теперь он отнюдь не был уверен в их любви, так же как и в тот первый момент в
Лондоне, когда впервые их увидел.
Он не хотел быть в одиночестве. Единственная проблема
состояла в том, что он должен был одеваться так, чтобы его никто не смог
узнать. К тому же дул пронизывающий ветер, а его одежда не соответствовала ни
тому ни другому обстоятельству. Люди удивленно глазели на семифутового мужчину
с темными вьющимися волосами, прогуливающегося в шелковом фиолетовом блейзере в
такую погоду. И шарф на нем был желтого цвета.
Как безрассудно было с его стороны в спешке накинуть на себя
эти вещи, явно не подходящие к случаю, отвечавшие разве что его личным
потребностям, и сломя голову ринуться на улицу в таком виде.
Едва он успел переодеться, как Реммик принес новость:
Сэмюэль упаковал свои вещи и ушел из дому. Сэмюэль должен был встретить его в
траттории. Сэмюэль оставил своего бульдога (скорее всего, это была его
нью-йоркская собака), если Эш не возражает. Почему Эш мог бы возражать против
наличия в доме собаки, вечно слюнявой и храпящей, если основная тяжесть забот о
ней должна лечь на Реммика и юную Лесли? Юная Лесли, к ее радости, превратилась
в непременный атрибут обстановки в кабинетах и жилых комнатах башни. Сэмюэлю
нужно будет раздобыть себе другую собаку для Англии.
Траттория была уже переполнена – он мог убедиться в этом
сквозь стекло; постоянные посетители сидели плечом к плечу за извилистой
стойкой бара и за многочисленными маленькими столиками.
Но и Сэмюэль был там, как и обещал. Он пыхтел маленькой
сырой сигаретой (он гасил их точно как Майкл) и в ожидании Эша попивал виски из
тяжелого маленького стакана.
Эш постучал в окно.
Маленький человек осмотрел его с ног до головы и покачал
головой. Маленький человек и сам был одет весьма щеголевато, в совершенно новом
для него стиле: твидовый пиджак с жилетом, новая, с иголочки, рубашка, а
ботинки сверкали, как зеркало. Имелась даже пара коричневых кожаных перчаток.
Они лежали на столике, словно две руки привидения-невидимки, скомканные и
сплющенные.
Определить, какие чувства прячутся за складками и морщинами
лица Сэмюэля, было невозможно, но опрятность и весь его облик в целом отметали
предположение, что последние сорок восемь часов он провел в пьяном веселье.
Майкл нашел Сэмюэля весьма забавным, и это обстоятельство
оказалось как нельзя кстати. Однажды ночью они, развлекаясь разными шутками,
спаивали друг друга, пока не оказались под столом. Роуан и Эш лишь
снисходительно посмеивались, а когда в конце концов остались наедине, веселье
уступило место напряжению. Казалось, что если они отправятся сейчас в постель,
то утратят значительно больше, чем приобретут. Эш, во всяком случае, в этом не
сомневался.
Но эгоизм никогда не был свойствен Эшу.
«Однако одиночество тоже не в моем характере», –
подумал он.
Рядом со стаканом Сэмюэля он увидел кожаный бумажник:
уходит.
Очень осторожно Эш протиснулся мимо всех входящих и
выходящих и, слегка кивнув, указал пальцем на Сэмюэля, дав тем самым понять озабоченному
швейцару, что его, Эша, ожидают.
Ощущение холода исчезло сразу же, и в зале, наполненном
громкими голосами, грохотом кружек, подносов, посуды и шарканьем ног, Эша
окружил теплый воздух, словно его обтекала какая-то жидкость. Как и следовало
ожидать, головы повернулись в его сторону, но – удивительное свойство толпы в
ресторанах Нью-Йорка – партнеры по столикам, гораздо более оживленные, чем в
любом другом месте, были увлечены прежде всего друг другом. Все встречи здесь
казались очень важными, блюда поглощались с жадностью, лица выражали
заинтересованность если не партнером, то, во всяком случае, неуклонно
ускоряющимся темпом смены событий вечера.
Конечно, они видели высокого мужчину в оскорбляющем зрение
фиолетовом шелковом блейзере, садившегося за стол напротив самого маленького
человека в зале, коренастого коротышки в пристойной одежде. Но смотрели они
краем глаза или столь быстро и резко лишь на миг оборачивались, что рисковали
повредить спинной хребет. И при этом не нарушали хода собственных бесед. Столик
странной пары размещался возле самого стекла, но люди на улицах были более
искушенными в тайном наблюдении, чем сидевшие в тепле и уюте ресторана.
– Ну давай, решайся, говори, что надумал, – сказал
Эш едва слышно. – Ты уезжаешь? Возвращаешься в Англию?
– Ты знал об этом. Я не хочу больше жить здесь. Я
каждый раз надеюсь, что здесь будет прекрасно и удивительно, но затем мне все
надоедает и я хочу обратно домой. Я должен вернуться в долину, прежде чем туда
вторгнутся идиоты из Таламаски.
– У них нет такого намерения, – возразил
Эш. – Я рассчитывал, что ты поживешь здесь еще немного. – Он
удивлялся, как ему удавалось контролировать свой голос. – Что мы
поговорим, обсудим разные темы…
– Ты плакал, расставаясь со своими друзьями – людьми,
ведь правда?
– Но с чего это вдруг ты спрашиваешь меня об
этом? – спросил Эш. – Ты решил поссориться со мной, прежде чем
расстаться?
– Почему ты доверяешь им, этим двум ведьмам? Послушай,
официант обращается к тебе. Выбери хоть что-нибудь.
Эш, не задумываясь, указал на что-то в меню. Обычная паста,
которую он заказывал в подобных местах. Он подождал, пока человек удалится, и
только тогда возобновил разговор.
– Если бы ты не был пьян, Сэмюэль, если бы ты не видел
все происходящее сквозь туман в голове, ты бы знал ответ на этот вопрос.
– Мэйфейрские ведьмы. Я знаю, кто они такие. Юрий все
рассказал мне о них. Он говорил долго и был словно в лихорадке. Эш, не будь
дураком опять. Не воображай, что эти люди любят тебя.
– Твои слова лишены смысла, – возразил Эш, –
как, впрочем, и всегда. Ты попросту сотрясаешь воздух. Я привык к этому, когда
нахожусь в твоем присутствии.
Официант поставил на стол минеральную воду, молоко и
стаканы.
– Ты не в настроении, Эш, – сказал Сэмюэль, жестом
попросив еще один стакан виски – неразбавленного. Эш чувствовал это по
запаху. – И это не моя вина. – Сэмюэль откинулся на спинку
стула. – Слушай, друг мой. Я только пытаюсь предостеречь тебя. Позволь мне
так выразиться, если не возражаешь. Не доверяйся этой парочке.
– Знаешь, если ты будешь продолжать в том же духе, я
могу рассердиться.
Маленький человечек негромко рассмеялся. Однако нахмуренный
лоб и сведенные вместе брови свидетельствовали о том, что ему отнюдь не весело.
