– О боже, ему дурно! – воскликнула Мэри-Джейн.
Роуан быстро приложила длинные влажные пальцы к его шее.
– Итак, я понимаю, что это страшный шок для вас
обоих, – заговорила высокая девушка. – Мама и Мэри-Джейн волновались
все эти дни. А я сама чувствую облегчение, увидев вас наконец, и прошу вас
принять решение, могу ли я, как говорится, остаться под этой крышей как ваш
ребенок и ребенок Моны. Как вы могли заметить, она уже надела мне на шею
изумруд. Но я подчинюсь вашей воле.
Роуан, казалось, утратила дар речи. Как, впрочем, и Майкл.
Это был голос Моны, отличавшийся от него лишь тем, что больше походил на голос
взрослой женщины и звучал немного слабее, словно она уже получила свою долю
обид и неприятностей от мира.
Майкл во все глаза смотрел на стоявшую перед ним девушку – с
водопадом ярко-рыжих локонов, с по-взрослому развитой грудью и длинными
изящными ногами. Ее глаза пылали зеленым огнем.
– Папа, – прошептала она, падая на колени.
Внезапно протянув к Майклу длинные руки, она пальцами сжала его лицо.
Майкл закрыл глаза.
– Роуан, – молила она, – пожалуйста, полюбите
меня. Тогда, быть может, и он полюбит.
Роуан плакала, обхватив пальцами его шею. Удары его сердца
отдавались в ушах, оно билось так, словно вырастало все больше и больше.
– Мое имя Морриган, – сказала девушка.
– Она моя, мое дитя, – повторила Мона. – И
твоя дочь, Майкл.
– И я думаю, пришло время позволить мне
говорить, – заявила Морриган. – Это снимет бремя решения с вас обоих.
– Дорогая, не спеши так. – Медленно моргая
глазами, Майкл пытался прояснить зрение.
Но что-то явно беспокоило эту длинную нимфу. Что-то
заставило ее убрать пальцы с его лица и затем их понюхать. Глаза ее сверкнули
при взгляде на Роуан, а потом – на него. Она поднялась с колен и бросилась к
Роуан. Прежде чем та успела отшатнуться, Морриган понюхала ее щеки и затем
отступила назад.
– Что означает этот запах? – спросила она. –
Мне он знаком! Что это такое?
– Послушай меня… – Роуан наконец обрела дар
речи. – Давай поговорим. Это ведь ты предложила. А теперь пойдем.
Она двинулась вперед, оставив Майкла в одиночестве умирать
от сердечного приступа, и обняла девушку за талию, а та смотрела на нее сверху
вниз комично испуганными глазами.
– Вы полностью пропитаны этим запахом.
– Как ты думаешь, что это такое? – спросила
Мона. – Что бы это могло быть?
– Самец, – прошептала девушка. – Они были с
ним, эти двое.
– Нет, он давно умер, – возразила Мона. – Ты
подхватила его запах с половых досок, со стен.
– О нет, – все так же шепотом возразила
Морриган. – Это живой самец.
Неожиданно она схватила Роуан за плечи.
Мона и Мэри-Джейн поспешили на помощь и мягко отвели ее
руки.
Майкл уже был на ногах. Боже, это создание уже сравнялось с
ним ростом. У девочки лицо Моны, но это не Мона, нет-нет, вовсе не Мона.
– Этот запах сводит меня с ума, – прошептала
она. – Вы держите все в тайне от меня? Почему?
– Дай им время все объяснить, – просила
Мона. – Морриган, прекрати все это, послушай меня.
Она взяла руки девушки в свои и крепко их сжала. Мэри-Джейн,
стоя на цыпочках, уговаривала Морриган по-своему:
– Теперь ты должна остыть, длинная жердина, и дать им
возможность выложить нам всю историю.
– Вы не понимаете, – сказала Морриган внезапно
низким голосом. Она взглянула на Майкла, затем на Роуан, и из огромных зеленых
глаз градом хлынули слезы. – Это самец, неужели вы не понимаете? Это самец
для меня! Мама, ты можешь уловить этот запах! Мама, скажи мне правду! –
Она уже перешла на крик. – Мама, пожалуйста, я не могу больше выносить все
это!
Звук ее рыданий походил на грохот камня, катящегося вниз по
лестнице. Лицо исказила мука, высокое угловатое тело пошатывалось и слегка
согнулось. Она безропотно позволила двум спутницам обнять себя и удержать от
падения.
– Давай заберем ее теперь, – сказала Мэри-Джейн.
– Только ничего не делайте с ней, вы должны
поклясться, – умоляла Мона. – Мы соберемся и все обсудим. И мы будем…
– Скажите мне, – прошептала потрясенная
девушка. – Скажите мне, где он?
Роуан подтолкнула Майкла к лифту и потянула на себя
старинную деревянную дверь.
– Входи.
Последнее, что он увидел, прислонившись спиной к задней
стенке кабины, были хорошенькие платьица трех женщин, помчавшихся вверх по
лестнице.
Он лежал на кровати.
– Не думай об этом теперь, не думай, – уговаривала
Роуан.
Мокрая тряпка – он чувствовал себя точно как мокрая тряпка.
Ему это не нравилось.
– Я не собираюсь умирать, – тихо сказал он.
Но какие усилия потребовались, чтобы произнести эти слова!
Было ли это снова поражение, было ли это ужасное поражение, и основы
нормального мира действительно рушились, а будущее представлялось в самых
мрачных тонах? Или это было что-то такое, что они могли объять и хранить,
что-то такое, с чем можно было согласиться, не рискуя разрушить разум?
– Что мы должны делать? – прошептала она.
– Это ты спрашиваешь меня? Ты? Что нам делать?
Он повернулся на бок. Боль стала немного слабее. Он был
мокрый от пота и презирал свою слабость, испытывая отвращение к самому себе и к
исходящему от тела жуткому запаху. И где они – эти три красавицы?
– Я не знаю, что делать, – ответил он.
Роуан все еще сидела на краю кровати, ее плечи слегка
сгорбились, волосы почти скрыли щеки, глаза смотрели куда-то вдаль.
– Может быть, он знает, что делать? – спросил
Майкл.
Голова ее резко повернулась, словно кто-то дернул за
пружину.
– Он? Ты не можешь рассказать ему. Не посмеешь
допустить, чтобы он узнал об этом и… стал таким же сумасшедшим, как она. Ты
хочешь, чтобы это произошло? Ты хочешь, чтобы он приехал? Никто и ничто не
сможет встать между ними.
