– Ты был самый лучший дед на свете! Я тебя чуть ли не каждый день вспоминаю! – и побежал вниз.
Александр Андреевич сжал своими лапищами дверной косяк – пальцы дрожали, из глаз лились слезы.
VIII
– Ну ты смотри – пионэры ходят по магазинам, вместо того, чтобы стоять на утренней линейке, посвященной празднику мира и труда! – обратился директор антикварного магазинчика на Никитском бульваре Яков Ицхакович Фальдберг к своему единственному и бессменному продавцу, заодно и охраннику Давиду Гершковичу.
Широкая и якобы приветливая улыбка обнажила в верхнем ряду сразу шесть золотых зубов.
– Фаля, оставь свой колымский юморок и не сверкай при мне своими фиксами, делая вид, что ты мне безумно рад, – Олег лет пятнадцать – восемнадцать не ездил в трамваях, и только что невероятно больно ударился голенью о ступеньки чугунного монстра, и потому был злее черта.
– Причем тут Колыма, Олежек? – челюсть антиквара отвисла.
– Ну как же? Две ходки – мошенничество и контрабанда. Возил иконы в страны соцлагеря с целью последующей перепродажи антисоветским эмигрантским элементам. После из Чехословакии – в Австрию, из Польши – в Германию. Взят с поличным. Я вот только удивляюсь, как в советской торговле могли допустить к управлению государственным имуществом в качестве директора магазина бывшего уголовника? Разве это не запрещено законом? Или номинально, по бумагам, руководитель – твоя тетя или бабушка? Сколько бабла отвалил в виде взятки ОБХСС?
Яков Ицхакович превратился в каменную статую.
– Олежек, ты откуда знаешь про мои судимости? Какая крыса тебе сказала? И ты, что, пришел меня шантажировать? У меня все чисто, иди играть в казаков-разбойников в другое место!
– Да ладно! – Белый Лоб оперся на прилавок. – Шучу. Настроение поганое. А про контрабанду ты мне сам рассказывал, пьяный в дюпелину, вон в той комнате за коврами, – он показал рукой, – у тебя там еще иконы в пустом простенке в оберточной бумаге, серой такой, лежат.
Фальдберг затрясся.
– Давид, – обратился он к помощнику, – я до такой степени мог напиться?
Тот воздел руки к потолку.
– Ну, может быть, раз-два, не больше…
– Ой, мама, что я наделал! Олежек, но ты же умный мальчик, мы с тобой уже три года дружим, ты же никому про наш секрет не скажешь?
– Яков Ицхакович, что ты со мной сюсюкаешь, как с ребенком? Я к тебе по делу, а про мошенничество сказал, чтобы ты сговорчивее стал. И не надо клеить тут про многолетнюю дружбу – ни разу не случалось, чтобы ты мне хоть один значок по своей цене продал – если увидел, что у мальчишки глаза загорелись, обязательно полтора-два рубля сверху накручивал. Давай лучше по бизнесу.
– Ты правда так, э… Шутишь? Ты не пугать меня пришел?
– Я по делу пришел. А этот рассказ на самом деле – он о вреде алкоголизма, и больше ни о чем.
Продавцы хором рассмеялись.
– Давидик, – схватился за сердце директор, – клянусь, когда этот маленький шейгец рот открыл, у меня волосы даже на ногах поседели!
Гершкович для порядку еще подхихикнул, тем временем Олег вынул из портфеля открытку с автографом Дасаева и положил на прилавок.
– Что это за филателия? – директор надел висевшие на старых потертых веревочках очки со сломанной дужкой, прикрученной к оправе тонкой проволокой.
– Оригинальный автограф Дасаева на эмблеме чемпионата мира в Испании.
– Вай, Олежек, только от испуга от твоего дикого рассказа – десять рублей.
– Яков Ицхакович, я мальчик дотошный, все покупки в тетрадочку записываю – если посчитать за эти самые три года – так ты на мне рублей двести сделал. Тебе мало? Этой открытке честная цена – двадцать пять, и ты это прекрасно знаешь.
Фаля снял очки, он казался полностью спокоен – рыба вернулась в воду после пяти секунд неожиданного пребывания на суше. Или на палубе рыболовецкого траулера. Улыбнулась удача, смыло волной обратно.
– Олежек, я очень ценю все твои таланты истинного вундеркинда – Давидик не даст соврать, что я тебя каждый день ставлю в пример своим внукам. Но я не болельщик «Спартака», а эта филателия нужна именно болельщику. Я, что, на старости своих лет пойду в Лужники перед матчем «Спартак», Москва – «Динамо», Киев, и буду размахивать этой открыткой, как флагом, одновременно читая мантру «Старостин-Бесков-Дасаев»? Нет, я положу ее под стеклышко, и какой-нибудь чудик купит ее месяца через три. А если Дасаев на чемпионате сыграет плохо? Тогда эту бумагу вообще никто не возьмет, а я просто потеряю деньги. Это я подарок делаю – на, Олежек, десять рублей, и выкинь ты эти глупости про контрабанду из своей ученой талантливой головы.
– Фаля, – восхищенно проговорил Белолобов, – родись ты лет на тридцать позже – точно вошел бы в десятку лучших трейдеров мира!
– Каких-каких тренеров?
– Оставим. Короче, я, в принципе, с тобой согласен. Но есть факт: Дасаев рано или поздно уедет играть в испанскую «Севилью». Много ты знаешь советских футболистов, играющих за рубежом?
Антиквар засветился изнутри.
– Эй, пионэр, не шути так. Я бы знал.
– А вот фиг тебе. Уедет в Испанию – тогда цена этой ерунды, – Олег помахал открыткой в воздухе, – сто, а то и сто пятьдесят рублей. А я, глупенький мальчик, которому просто очень хочется мороженого, просит за нее всего двадцать.
– Восемнадцать, – выдавил из себя Яков Ицхакович и побледнел – видимо, застучала в мозг злая догадка – а не обманывает ли юный разбойник?
– По рукам, – спокойно произнес Белый Лоб.
Фальдберг, кряхтя, достал из кармана потертый-препотертый кошелек и вынул оттуда несколько замусоленных бумажек.
– Спасибо, – сказал Олег, открыл портфель, в одно отделение отправил деньги, а из другого взял толстенный рулон из вымпелов, и, развернув его, выложил на стекло все шесть вымпелов со значками.
– Мама дорогая, – всплеснул руками директор и сразу нацепил очки, – это же целая коллекция!
– Вот именно. Забирай оптом.
– Олежек, не пойму, ты решил собирать другие вещи? Тогда давай посмотрим, что у меня есть, обменяемся, да и все.
– Яков Ицхакович, заканчивай! Деньги нужны.
– А зачем тогда этот цирк с филателией?!
– Тогда бы ты на нее рукой махнул, а мне продать было нужно обязательно.
– Ой, Олежек, из тебя же не спекулянт выйдет, а махровый спекулянтище! Куда смотрят твои пионэрская организация, папа и мама!
– В светлое будущее.
– Ну, я могу выбрать фирму’ и дать за нее справедливую цену.
– Нет. Все вместе.
– Олежек, зачем мне прочее фуфло? Его даже первоклассник на рубашечку не нацепит!
