Из осторожных расспросов удалось выяснить, что эта девушка по имени Юлия была племянницей члена Политбюро Кагановича и пришла, чтобы выразить соболезнование и предупредить, чтобы Анастасия Павловна не проявляла излишнего любопытства к обстоятельствам гибели мужа. По ее реакции наша сотрудница поняла, что семья Кагановича никогда не относилась к близким им людям и его внимание и предупреждение показались ей странными и неуместными.
Пробыв в квартире Михоэлса достаточно долгое время, наша сотрудница ушла, так и не назвавшись и оставшись неузнанной.
Для выполнения второй части плана по указанию Д. Гувера был активизирован один из глубоко законспирированных агентов ФБР, служащий Министерства народного образования СССР. Ему было приказано выехать в Минск, собрать всю возможную информацию и, в частности, попытаться выяснить, с какой целью в Минск одновременно с Михоэлсом приезжал ответственный секретарь ЕАК поэт И. Фе-фер. О том, что Фефер находился в Минске в это же время, свидетельствовал текст опубликованного им в газете „Эйникайт“ некролога.
Наш агент успешно справился с заданием. Его осторожные расспросы ни у кого не вызвали никаких подозрений, так как в те дни в кругах интеллигенции Минска тема гибели Михоэлса обсуждалась чрезвычайно активно. Осмотр места происшествия вызвал у нашего агента серьезные сомнения в достоверности официальной версии гибели С. Михоэлса и его спутника. Улица Белорусская, на выезде из которой, как было объявлено, произошла автомобильная катастрофа или наезд грузовика на пострадавших, представляет собой узкий глухой тупик, окруженный разрушенными во время бомбежек домами. Узость проезжей части и засоренность ее не убранными еще со времен войны обломками зданий исключают всякую возможность столкновения в этом месте автомобилей, в результате чего могли бы погибнуть Михоэлс и Голубов-Потапов. Погибшие не могли быть сбиты и грузовиком, въезжающим в Белорусскую улицу или выезжающим из нее, так как невозможно представить, для чего грузовику нужно было бы въезжать в этот глухой тупик.
Агент отмечает, что к такому же выводу пришли многие жители Минска, побывавшие на месте происшествия и приносившие на это место цветы. Поэтому в городе идут разговоры о том, что Михоэлс был убит бандеровцами или каким-либо фанатичным антисемитом, узнавшим о его пребывании в Минске.
Но эта версия также не выдерживает критики, так как во время пребывания в городе Михоэлса всегда сопровождало большое количество людей, передвигался он на автомашине, и его машину всегда сопровождал другой автомобиль с сотрудниками госбезопасности, что без труда было зафиксировано минчанами. В этих условиях трудно было допустить, что Михоэлс и его спутник могли случайно оказаться без охраны в ночное время в разрушенной части города.
Нашему агенту удалось найти людей, которые слышали, что поэт Фефер объяснил Михоэлсу причину своего приезда в Минск необходимостью решить технические вопросы в связи с выходом в свет книги его стихов в белорусском Гослитиздате. Под видом проверки выполнения плана выпуска учебной литературы наш агент навел в Гослитиздате соответствующие справки и выяснил, что никакой книги И. Фефера в производстве нет, нет ее и в планах редподготовки и вообще о ней никто ничего не слышал. В других минских издательствах о книге Фефера также никто ничего не знает.
Таким образом, объяснение Фефером цели своего приезда в Минск является маскировкой истинных его целей, очевидно связанных с пребыванием в Минске Михоэлса и, вполне возможно, с его гибелью.
Поставленный перед нашим агентом вопрос о Фефере был обусловлен следующим обстоятельством. 5 февраля с. г. в газете „Эйникайт“ был опубликован весьма пространный, на всю газетную полосу, некролог Фефера под названием „Михоэлс“. Текст некролога свидетельствовал о тесной творческой и человеческой дружбе автора некролога с Михоэлсом, подчеркивалось, что Фефер был одним из последних, кто видел Михоэлса перед смертью, несколько раз в разных вариантах повторялись слова „несчастный случай“, „нелепая трагическая случайность“, „под тяжелыми колесами грузовой машины“ и т. д. — то есть в сознание читателя настойчиво внедрялась мысль, что имело место случайное дорожное происшествие.
Декларирование своей дружбы и духовной близости с Михоэлсом, чего, как утверждают люди, хорошо знавшие Михоэлса, никогда не было, может быть объяснено тщеславием Фефера, которое зафиксировали психологи ФБР еще в 1943 году, во время поездки Михоэлса и сопровождавшего его Фефера по США. Внедрение же в сознание читателя мысли о случайности гибели Михоэлса может иметь далеко не столь безобидный характер.
Несмотря на то что некролог Фефера был опубликован в „Эйникайте“ только 5 февраля, его полный текст был распространен на Западе по каналам ТАСС и Совинформбюро еще 14 января, то есть уже на второй день после смерти Михоэлса. При этом во врезке упоминалось, что поэт И. Фефер был спутником Михоэлса в его триумфальной и памятной многим американцам, особенно евреям, поездке по Америке.
Распространение публикаций „Эйникайта“ на Западе является обычной практикой, но в данном случае оперативность представляется совершенно беспрецедентной и требующей объяснений. Особенно если учесть специфику советской жизни, при которой такие акции допускаются только с ведома или даже по прямому указанию высших руководителей информационных агентств, которые, в свою очередь, руководствуются приказами свыше.
Известно, что во время пребывания с Михоэлсом в Америке Фефер познакомился с очень многими видными деятелями американской культуры, которые не могли догадываться о его истинной роли осведомителя НКВД. Его воспринимали как друга и единомышленника Михоэлса. С некоторыми из них он подружился, используя свое обаяние, в котором ему нельзя отказать. Так, весьма дружеские отношения сложились у Фефера с певцом Полем Робсоном, писателями Шоломом Ашем и Лионом Фейхтвангером. Очевидно, что публикация некролога Фефера в американских газетах имела целью убедить американское общественное мнение в случайности гибели С. Михоэлса. Достоверность публикации мог придать и тот факт, что — будучи в это время в Минске — Фефер получил информацию как бы из первых рук.
Эти рассуждения неизбежно приводят нас к выводу о том, что гибель Михоэлса была заранее спланированной и всесторонне продуманной акцией МГБ, проведенной с санкции высших руководителей советского государства.
Эту версию убедительно подкрепляют и такие детали, как запрещение вдове Михоэлса немедленно выехать к месту трагической гибели мужа, а также настоятельный совет Кагановича, переданный им через племянницу, не интересоваться подробностями смерти Михоэлса.
Как известно, для Сталина никогда не было проблемой уничтожение своих политических противников или ставших для него нежелательными по каким-то иным причинам личностей вне зависимости от того, какое место в иерархии советского государства они занимают и каким авторитетом пользуются в глазах советской или мировой общественности. Не являлся в этом смысле исключением и С. Михоэлс. Более того, в свете развернутой в СССР идеологической кампании по борьбе с буржуазным национализмом фигура председателя Еврейского антифашистского комитета могла быть весьма эффектно использована в качестве главного обвиняемого в процессе над еврейскими буржуазными националистами, исключать вероятность которого нет никаких оснований.
