Сталин поднялся и прошелся по залу, где проходило заседание Политбюро, посасывая незажженную трубку. Он никому не разрешал курить на заседаниях Политбюро. Не курил и сам.
— Я понял вашу точку зрения, товарищ Вознесенский, — помолчав, проговорил он. — Я понял точку зрения всех членов Политбюро. Продолжим, товарищи, заседание…
Когда повестка дня была исчерпана, Сталин кивнул Молотову:
— Зайди ко мне. И ты, Лаврентий, тоже…
Вернувшись в свой кабинет, он закурил папиросу. Как бы в продолжение своих раздумий удрученно покачал головой:
— И это — Политбюро! Твою мать! Высший орган страны победившего социализма! Ленин бы перевернулся в гробу!.. Если бы лежал в гробу… Тебе, Вячеслав. На заседании Совета Министров иностранных дел заявишь: «Любые формы международного сотрудничества могут быть основаны только на уважении национального суверенитета всех государств, на принципе невмешательства во внутренние дела в любых формах, в том числе и в виде контроля за расходованием финансовой помощи. Это относится и к так называемому плану Маршалла. Советский Союз и страны социалистического лагеря не допустят никакого диктата со стороны американского капитала». Я достаточно ясно выразился?
— Они нас пошлют, — заметил Молотов.
— Нет, — резко возразил Сталин. — Это мы их пошлем!
— Они потребуют расплатиться за долг по ленд-лизу. Это почти девять миллиардов долларов.
— Долг по ленд-лизу? — переспросил Сталин. Он выставил перед носом Молотова кулак правой руки и ребром левой ладони рубанул по сгибу локтя. — Вот им, а не долг по ленд-лизу! Вот им девять миллиардов долларов! Мы расплатились за них кровью русских солдат! Понял?
— Так и сказать?
— Да! Именно так и сказать! Советский Союз никому ничего не должен! Он за все расплатился кровью русских солдат!
Он помолчал, остывая, и кивнул:
— Все. Можешь идти.
Молотов вышел.
— Располагайся, Лаврентий. Докладывай.
Минут пятнадцать терпеливо слушал. Потом прервал Берию:
— У меня уже все твои плутонии, графитовые стержни, тяжелая вода, факторы мультипликации и масспектрографы в печенках сидят! Чего тебе не хватает? Денег? Материальных ресурсов? Людей?
— Всего хватает.
— Тогда почему я все время слышу о процессе, а ничего не слышу о результате?
Берия пожал плечами:
— Если дать женщине даже девять мужей, она все равно не родит ребенка за месяц.
— Американцы сделали бомбу за три года.
— За три с половиной, — поправил Берия.
— А мы мудохаемся уже шестой год! Я спрашиваю: будет конец?
— Будет.
— Когда?
— В августе сорок девятого года.
— Вот как? Может, и день скажешь?
— День сказать не могу. Зависит от многих факторов. В том числе и от метеоусловий и направления ветра.
Сталин внимательно посмотрел на Берию:
— Август сорок девятого. Я записал. Эта бумажка будет все время у меня перед глазами. Ты хорошо подумал?
— Да. Я подготовил два списка. В первом моя фамилия стоит последней. Во втором — первой.
— Что за списки?
— Первый — на награждение. Если испытание пройдет успешно. Второй — на расстрел. Если ничего не получится.
— Это неправильно, — подумав, сказал Сталин. — Из второго списка можешь себя вычеркнуть. Потому что я не расстреляю тебя. А утоплю в той самой тяжелой воде! Ясно?
— Ясней не бывает. Разрешите продолжать доклад?
Сталин только отмахнулся:
— Хватит с меня. Основное ты доложил. Вознесенский считает, что мы сможем выиграть третью мировую войну мирными средствами. Ты тоже так думаешь?
— Я буду думать об этом после августа сорок девятого года.
Сталин кивнул: ступай.
Выходя, Берия оглянулся. Сталин усаживался в кресло: поправлял сафьяновую подушечку, ерзал, пристраиваясь. Берия вдруг понял: старик. Седой. Рябой. Кости старые. Старик!
«Переживу. Переживу, сука! Обязательно переживу!..»
III
Оставшись один, Сталин задумался. Он был доволен собой. Да, решение пришлось принимать быстро. Вынужденно. Вынудили все-таки, сукины дети. Но он принял правильное решение. Пусть теперь поломают головы над причинами его твердости. Втянуть хотели в переговоры, а потом раскрыть карты. Но он первым раскрыл их карты. Вот пусть теперь и думают, что означает его «нет». И пусть локти кусают по своим девяти миллиардам. Разогнались, твою мать! Девять миллиардов им отдавай. Перебьетесь, господа хорошие. «Мы расплатились кровью русских солдат». Вот так! Удачно получилось. Очень удачно.
Жаль, конечно, что крымская карта вышла из игры. Слишком быстро. Досадно быстро. И даже не совсем понятно, почему так быстро. Хорошая была фигура в этой партии. В прежнем качестве ее уже не используешь, раз они доперли до Черноморского флота. Но это вовсе не значит, что эта фигура снята с доски. В отличие от шахмат в жизни можно использовать и битую фигуру. Нужно просто переместить ее на другой фланг и включить в новую комбинацию. Еще поиграет.
Он сумел извлечь из неудобной ситуации пользу. И даже такую, какой не ожидал. Политбюро. Стадо старых ослов. Обросшие мхом пни. А молодые? «Выиграть третью мировую войну мирными средствами». Это же надо до такого додуматься! Путать благо советского народа с благосостоянием. Опасное заблуждение. В сущности, буржуазная идеология. Простительно для обывателя. Но не для члена Политбюро. Опасность — в соблазнительности. Внедрить такие идеи в сознание очень легко. Выкорчевать трудно. Значит, нужно не допустить, чтобы они успели внедриться.
Но дело даже не в Вознесенском и Кузнецове. Даже не в них. Важней другое. Никто не вскочил, не одернул. Рта не раскрыл. Ни один! Это как понимать? Согласны? Или совсем разучились думать? Интересный вопрос. Очень интересный. И очень важный!
Сталин поднялся и заходил по кабинету.
Он сказал как-то в разговоре с Абакумовым, что важным мотивом для заговорщиков может быть опасность для их жизни. Это правильно. Этот сюжет десятки раз повторялся, начиная с Цезаря, Калигулы и Нерона. А опасность для своего барского свинячьего спокойствия может быть мотивом для заговорщиков? А почему не может? Очень даже может. Каждое действие встречает противодействие. И чем сильнее действие, тем активней сопротивление ему. И в какой-то момент вполне может быть достигнута эта самая критическая масса.
Надо же, он уже даже стал думать терминами бериевских атомщиков.
Да, критическая масса недовольства и сопротивления. Возможно? В большой политике все возможно. И опытный политик не пренебрегает даже самыми невероятными возможностями. Не отмахивается от них. Потому что можно и промахнуться.
