И только теперь, когда отец стремительно направился в
сторону башни, у подножия которой я стоял, взгляд мой упал на капитана стражи,
и я увидел, что тот недвижимо застыл, парализованный невообразимым ужасом.
Как только отец вошел в полосу света от укрепленных на
лестнице факелов, взгляды наши встретились и я жестом указал ему на капитана.
– Примите все меры к обеспечению безопасности моего
дома, – приказал, оборачиваясь к нему, отец. – Обыщите его сверху
донизу и укрепите все, что только можно. Нужно вызвать солдат и освещать двор
факелами всю ночь. Ты слышишь меня? Мои люди должны охранять каждую башню и все
крепостные стены. Исполни все немедленно. Только так мы сможем восстановить
здесь мир и спокойствие!
Не успели мы дойти до зала, в котором ужинали, как навстречу
нам спустился проживавший в ту пору в крепости старый священник, ученый
доминиканец по имени Фра Диамонте, – волосы его растрепались, сутана была
наполовину расстегнута, а в руках он крепко сжимал молитвенник.
– Что случилось, господин? – спросил он. – Во
имя Господа, что происходит?
– Падре, доверьтесь Богу и помолитесь со мной в
церкви, – ответил отец и обратился к поспешно приближавшемуся к нам
стражнику: – Осветить церковь, зажечь все свечи, я буду молиться. Сделайте все
как можно быстрее, и пусть мальчики спустятся вниз – сыграют что-нибудь
духовное.
Затем он взял за руки меня и священника.
– Хочу, чтобы вы оба знали: на самом деле ничего
страшного не случилось. Все это не более чем суеверные предрассудки, но любой
повод, заставляющий светского человека, как я, обратиться к Богу, воистину
благотворен. Пойдем с нами, Витторио. Вознесем молитвы наши к Богу – ты, Фра
Диамонте и я. И прошу, ради матери, держи себя в руках.
К тому времени я уже достаточно успокоился, но мысль о
грядущей ночи в освещенной церкви представлялась мне и приятной, и тревожной.
Я пошел за молитвенником, требником и прочими своими книгами
религиозного содержания – великолепными изданиями на флорентийской веленевой
бумаге, с золотым тиснением и великолепными иллюстрациями в прекрасных рамках.
Выходя из своей комнаты, я увидел стоявших неподалеку
родителей и услышал обращенные к матери слова отца:
– …Ни на мгновение не оставляй детей одних и помни о
своем состоянии – пожалуйста, постарайся успокоиться. Я не потерплю панических
настроений в доме.
Мать положила руку на живот.
Я догадался, что она снова беременна. И тут же осознал, что
отец действительно чем-то встревожен. Что могло означать это «ни на мгновение
не оставляй детей одних»? О чем думал в тот момент отец, чего опасался?
В церкви было вполне уютно. Мой отец уже давно приобрел
несколько удобных деревянных, обитых бархатом скамеек для молящихся, хотя в
праздничные дни все должны были оставаться на ногах. Скамей со спинками в те
времена еще не было.
Часть ночи отец потратил на то, чтобы показать мне сводчатый
подвал под церковным зданием. Люк, ведущий туда, открывался с помощью ручки в
виде кольца, укрепленной на облицованной камнем крышке. Само же кольцо было
искусно врезано в поверхность и оставалось совершенно незаметным – посторонний
глаз воспринимал его как одну из многочисленных деталей мраморной инкрустации,
украшавшей пол.
Об этом тайнике я знал еще в далеком детстве и однажды даже
попытался проникнуть туда без разрешения, наказанием за что стала весьма
чувствительная порка. Отец тогда заявил, что был весьма раздосадован моей
неспособностью хранить семейные секреты.
Его слова огорчили меня гораздо больше, чем порка. И с тех
пор я никогда не просил его взять меня с собой, хотя знал, что время от времени
он спускается в подземелье. Я думал, что там хранятся сокровища и разного рода
языческие реликвии.
И вот теперь передо мной открылось похожее на пещеру
просторное помещение с высокими сводами, обложенное камнем и буквально забитое
самыми разнообразными сокровищами. Повсюду стояли старинные сундуки и даже
грудами лежали старые книги. А еще я увидел две запертые на засовы двери.
– Они ведут к старым захоронениям, туда тебе ходить не
придется, – сказал отец, – но теперь ты должен знать об этом месте. И
помнить о нем.
Когда мы снова поднялись в церковь, он опустил крышку люка,
уложил на место кольцо и фрагменты мраморного орнамента. От входа в тайник не
осталось и следа.
Фра Диамонте сделал вид, что ничего не видел. Мать заснула,
дети тоже спали.
Мы же заснули в церкви только перед самым рассветом.
На восходе, когда в крепости закричали петухи, отец вышел во
внутренний двор, потянулся, взглянул на небо и пожал плечами.
К нему подбежали двое моих дядьев, требуя немедленно
объяснить, как осмелился этот неизвестно откуда взявшийся сеньор угрожать нам
осадой и когда отец предполагает начать сражение.
– Нет-нет, вы все неправильно поняли, – ответил
отец. – Мы и не собираемся объявлять войну. Ступайте в свои спальни…
Не успел он закончить фразу, как всех нас заставил
обернуться душераздирающий крик. В распахнутые настежь ворота вбежала одна из
хорошо знакомых нам деревенских девушек, в истерике повторяя одно и то же:
– Он исчез, малютка исчез, они схватили его!
Остаток дня прошел в неустанных поисках пропавшего ребенка.
Безрезультатно. А вскоре оказалось, что бесследно исчез еще один малыш. Он был
слабоумным и с трудом передвигался, но его все любили, так как он не причинял
никому ни малейшего вреда. К всеобщему стыду, никто не мог даже более или менее
точно сказать, как давно пропал этот безобидный деревенский дурачок.
С наступлением сумерек я уже думал, что сойду с ума, если
немедленно не поговорю с отцом наедине, если не смогу пробиться к нему через
запертые наглухо двери комнаты, где он вел словесные баталии с моими дядьями и
священниками. В конце концов я заколотил в дверь так громко и стал пинать ее в
таком исступлении, что он разрешил мне войти.
Встреча как раз подходила к концу, и, когда отец притянул
меня к себе и обнял, в его глазах сверкало пламя неистового гнева.
– Нет, ты понимаешь, что они со мной сотворили? Они
сами взяли ту самую дань, которую требовали от меня. Они отняли их у меня! Я
отказался подчиниться, и они сами забрали то, что хотели!
– Но какая дань? Ты имеешь в виду детей? Глаза отца
налились кровью. Он потер заросший за ночь подбородок и с такой силой стукнул
кулаком по столу, что все предметы с него разлетелись по комнате.
– Что они о себе возомнили, чтобы врываться ко мне
ночью и требовать, чтобы я передал им все права на этих никому не нужных,
несчастных детей?
