– Почему снизу доносится такой невообразимый шум? Это
что, кровожадная расправа?
Трое бородачей расхохотались.
– Ну, можно сказать, ты недалек от истины, –
пророкотал один из них глубоким басом. – Мы представляем Двор Рубинового
Грааля – так нас называют. Однако мы предпочитаем, чтобы ты использовал
латинское или французское наименование – как произносим его мы сами и как
надлежит произносить.
– Двор Рубинового Грааля? – недоуменно переспросил
я. – Кровопийцы, тунеядцы, кровососы, пьяницы – вот вы кто! Что такое
«Рубиновый Грааль»? Кровь?
Я старался воссоздать в памяти то ощущение, которое
испытывал каждый раз, когда она впивалась зубами мне в шею, но не поддаваться
при этом завораживающей силе сопутствовавшего укусу видения… Тщетно! Меня
неотступно преследовало захватывающее воспоминание, уносящее в сказочную
даль, – восхитительное воспоминание о цветущих лугах и прикосновениях ее
нежных грудей.
– Кровопийцы! Рубиновый Грааль! Именно так вы поступали
со всеми несчастными, со всеми, кого похищали? Пили их кровь?
– Так о чем же ты просишь меня, Урсула? –
Старейший устремил на нее многозначительный взгляд. – Как могу я сделать
подобный выбор?
– Но, Годрик! Взгляни – ведь он храбр, прекрасен и
могуч. Годрик, если только ты скажешь «да», никто и словом не возразит. Никто
не задаст ни одного вопроса. Пожалуйста, умоляю тебя, Годрик. Разве я
когда-нибудь просила тебя?..
– Просила о чем? – перебил я, переводя взгляд с ее
несчастного, убитого горем лица на Старейшего. – Чтобы мне сохранили
жизнь? Об этом ты просила? Лучше бы ты убила меня!
Старик понимал меня. Ему не надо было ничего объяснять. В
подобных обстоятельствах я не мог рассчитывать на милосердие. Мне оставалось
только броситься в бой и любыми способами уничтожать их, одного за другим.
Внезапно, словно окончательно утратив терпение, Старейший с
удивительным проворством поднялся во весь рост и, величественно шурша красными
одеждами, направился в мою сторону. Крепко ухватив за ворот, он, как пушинку,
протащил меня за собой через анфиладу сводчатых арок до площадки каменной
лестницы.
– Взгляни вниз, на Двор, – сказал он.
Огромный зал поражал своими размерами. Выступ, на котором мы
стояли, тянулся по всему периметру ограждавших помещение стен. А внизу не было
ни пяди голого камня – все было роскошно задрапировано великолепными портьерами
из затканной золотом ткани цвета бордо. За длинным столом сидели нарядные
кавалеры и дамы. Вся их одежда была сшита из тканей цвета красного бургундского
вина – такова, видимо, здешняя традиция, – хотя… нет, то был цвет крови, а
не вина, как мне подумалось сначала. Деревянный стол перед ними был пуст – ни
единого блюда с едой, ни одного бокала с вином. Однако все они выглядели вполне
довольными и, занимаясь светской болтовней, с интересом наблюдали за
танцовщиками, занимавшими все свободное пространство и искусно плясавшими на
толстых коврах, как если бы им доставляло удовольствие именно это ощущение
надежного покрытия под скользящими подошвами туфель.
Под звуки ритмической музыки танцовщики с блеском исполняли
целые каскады арабесков. В их костюмах органично сочетались самые разнообразные
национальные стили – от типично французского до вполне современного
флорентийского. Однако во всех узорах украшений обязательно присутствовали либо
аппликации из кружков красного шелка, либо вытканные на красном фоне цветы или
какие-то другие фигуры, весьма напоминающие звезды и полумесяцы, – я не
смог толком разглядеть.
То была мрачноватая, но завораживающая картина: одежды
одного и того же сочного цвета, оттенки которого варьировали между
отвратительно гнилостным цветом крови и потрясающим, великолепным алым.
Я обратил внимание на изобилие канделябров, подсвечников,
факелов. Как просто было бы превратить в пылающий костер все эти гобелены и
портьеры! Интересно, думал я, загорелись ли бы при этом и они сами, как сгорают
на кострах ведьмы и еретики.
– Витторио, прояви благоразумие, – услышал я шепот
Урсулы.
Как бы ни был тих ее шепот, один из тех, кто был внизу,
оглянулся. Он восседал в центре стола, на почетном месте, а его стул с высокой
спинкой напомнил мне тот, который занимал дома отец. Человек взглянул на меня –
белокурый, похожий на косматого, которого я сразил в бою, но у этого длинные
локоны, веером рассыпавшиеся по широким плечам, были ухожены и шелковисты. Он
выглядел гораздо моложе моего отца, но много старше меня самого, и лицо его
отличалось той же невероятной мертвенной бледностью, что и лица остальных.
Жесткий взгляд холодных синих глаз на мгновение задержался на мне, потом вновь
обратился в сторону танцующих.
Казалось, все вокруг дрожит в такт колебаниям яркого пламени.
Дым разъедал глаза. Внезапно я осознал, что фигуры, вытканные на гобеленах,
отнюдь не благородные дамы и единороги, которых я видел в комнате, убранной в
утонченном французском стиле, но сами демоны, танцующие в аду. Чуть ниже
каменного выступа, опоясывающего зал, были высечены изображения ужасных
горгулий, а капители разветвляющихся колонн, подпиравших потолок над нашими
головами, украшало множество демонических крылатых тварей, вырезанных из камня.
Дьявольские создания гримасничали и ухмылялись со всех стен.
На одном из гобеленов громоздились друг над другом все круги ада, описанные
самим Данте.
Я внимательно рассматривал сияющую, ничем не покрытую
столешницу. Голова шла кругом, меня тошнило, сознание мутилось.
– Ты можешь считать себя полноправным членом нашего
Двора, раз она того просит, – сказал Старейший, сурово подталкивая меня к
перилам, не позволяя мне высвободиться, не позволяя даже обернуться. Его голос,
лишенный всяких эмоций, звучал спокойно и неторопливо. – Она желает, чтобы
мы ввели тебя в наш Двор в награду за то, что ты умертвил одного из нас, такова
логика ее мышления.
Он задумчиво окинул меня с ног до головы холодным взглядом.
Прикосновение руки, державшей меня за ворот, не казалось ни жестоким, ни
грубым.
Во мне бушевала буря невысказанных ругательств и проклятий,
но вдруг… я осознал, что куда-то падаю…
Мощным броском Старейший перекинул меня через перила
балкона, и через мгновение я оказался внизу, на толстом ковре, где меня рывком
поставили на ноги.
Танцовщики посторонились, и мы предстали перед лицом
Властителя, восседавшего на стуле с высокой спинкой. Резные деревянные фигуры
его королевского трона, разумеется, были исполнены чувственности, плотского
вожделения и злобы.
Черное дерево было тщательно отполировано и источало запах
масла, который смешивался с благовониями, курившимися во множестве
светильников, а пламя факелов слегка потрескивало.
