Музыка смолкла. Поначалу я даже не заметил, где именно
располагается оркестр, а когда наконец увидел его – очень высоко, на отдельном
небольшом балкончике, – мне бросились в глаза все та же бледная фарфоровая
кожа и убийственная жестокость в устремленных на меня взглядах. Все музыканты
были мужского пола, худощавого телосложения, скромно одетые и, как мне
показалось, очень испуганные, как будто предчувствовали что-то недоброе.
Я взглянул на Властителя – истинное воплощение красоты и
величия. Он не шевельнулся и не проронил ни звука. Густые светлые волосы,
зачесанные со лба назад, падали на плечи, как я заметил еще раньше, длинными
непокорными шелковистыми локонами.
Его наряд выглядел весьма старомодно: просторное бархатное
огненно-красное одеяние – но не солдатская рубаха, а нечто более похожее на
мантию, – отороченное в тон темным мехом, из-под которого до самых кистей
длинных рук спускались богато отделанные пышные рукава, расклешенные ниже
локтей. На шее Властителя висела огромная цепь из медальонов – каждое тяжелое
звено представляло собой богато оправленный в золото неограненный рубин,
красный, как и вся его одежда.
Слегка согнутая тонкая рука непринужденно покоилась на
столе. Вторую я не видел. Он уставился на меня синими глазами. От всего его
облика, включая утонченно-изящную, поражающую чистотой линий обнаженную руку,
веяло почти учительской строгостью.
Грациозно приподняв пальцами юбки, по толстым, поглощающим
звуки коврам к нему быстрым шагом приблизилась Урсула.
– Флориан, – произнесла она, склонившись в
глубоком поклоне перед Властителем, восседавшим в центре стола. – Флориан,
я прошу вас за этого юношу, примите во внимание его личность и силу, ради меня,
от всей души прошу посвятить его в члены Двора. Ничего больше.
Ее голос дрожал, но звучал убедительно.
– В члены Двора? Этого Двора? – вызывающим тоном
воскликнул я, чувствуя, как жар заливает щеки, и обводя взглядом сборище
монстров: мертвенно-бледные щеки, темные губы, слишком часто, видимо,
приобретавшие цвет свежих ран, выцветшие глаза и бессмысленное выражение
обращенных ко мне лиц… Я пытался понять, действительно ли в их взглядах горел
демонический огонь, или они просто давно лишены всего человеческого.
Опустив взор, я увидел собственные руки, сжатые в кулаки,
покрасневшие и такие живые… И внезапно, как будто мне хотелось именно этого, я
уловил свой собственный запах – запах моего пота и пыли, осевшей на теле за
время, проведенное в странствиях, неотъемлемый запах всего, что было во мне
человеческого.
– Да, ты для нас – весьма лакомый кусочек, –
заверил меня Властитель, продолжая недвижно восседать за столом. – На
самом деле уже весь зал пропитался твоим запахом. А время празднества еще не
настало. Мы садимся за пиршественный стол, когда колокола прозвонят в
двенадцатый раз, таково наше нерушимое правило.
Это был великолепный голос – воплощение звучной чистоты и
очарования, в котором слышался легкий французский акцент, сам по себе столь соблазнительный.
Он говорил с чисто французской учтивостью и с воистину королевским
достоинством.
Он улыбнулся, и его улыбка показалась мне нежной, как улыбка
Урсулы, но в ней не чувствовалось сожаления, как не было и следа жестокости или
язвительности на застывшем лице.
С этого момента для меня существовал только он – все
остальные воспринимались как неразличимая масса. Я сознавал только, что их было
множество, и мужчин, и женщин. Дамы были в величественных старинных французских
париках. Уголком глаза я заметил мужчину в шутовском наряде.
– Урсула, прежде чем принять решение относительно такой
личности, – сказал Властитель, – необходимо тщательно все обдумать.
– Неужели? – вскричал я. – Вы что, и в самом
деле полагаете произвести меня в члены вашего Двора? Не стоит беспокоиться по
таким пустякам.
– Ох, не тревожься, мой мальчик, – произнес
Властитель все тем же тихим, ровным тоном. – Мы здесь не обрекаем кого бы
то ни было на жизнь или смерть. Ты сейчас нечто вроде пойманной на крючок рыбы,
которая еще не успела осознать, что уже выдернута из воды, поддерживавшей ее
жалкое существование.
– Мой повелитель, я не желаю быть членом вашего
Двора, – отвечал ему я. – Не утруждайте себя излишними проявлениями
доброты и советами. – Я огляделся по сторонам. – И меня совершенно не
интересуют подробности, касающиеся вашего пиршества.
Все твари застыли в отвратительной неподвижности, словно их
вдруг заморозили, – зрелище показалось мне столь противоестественным, что
я отчетливо почувствовал исходящую от них угрозу. Меня аж передернуло от
чудовищного омерзения. А быть может, это была все же паника, хотя прежде я
никогда не позволял себе паниковать, в каких бы сложных и опасных ситуациях ни
оказывался. Нет, я не желал поддаваться ей и в окружении этих демонов, пусть
даже мне придется сражаться с ними один на один.
Фигуры сидящих за столом вполне можно было принять за
фарфоровые – настолько они были неподвижны. В самом деле, казалось, сам факт
совершенства принятых ими поз по существу отражал степень их внимания.
– Если бы только у меня сейчас был крест! – тихо
произнес я, даже не сознавая, что говорю.
– Крест для нас ничего не значит, – сухо
откликнулся Властитель.
– Да, я имел случай в этом убедиться. Ведь
присутствующая здесь дама вошла прямо в церковь, чтобы забрать моих брата и
сестру! Крест для вас ничто! Но именно он сейчас много значит для меня самого.
Скажите, есть ли у меня еще ангелы-хранители, которые смогут защитить меня?
Всегда ли можно увидеть вас самих? Или время от времени вы сливаетесь с ночной
тьмой и исчезаете? И когда происходит такое, можете ли вы видеть ангелов,
защищающих меня?
Властитель улыбнулся.
Старейший, отпустивший наконец мой воротник, за что я был
весьма ему благодарен, едва слышно рассмеялся. Но больше ни в ком не
чувствовалось и намека на веселое настроение.
Я посмотрел на Урсулу. Как прелестна она была в своем
отчаянии, как доблестно и непоколебимо держалась, взглядывая то на меня, то на
Властителя, которого называла Флорианом. Но при этом она была не более
человечна, чем все остальные, оставаясь мертвым подобием молодой женщины,
превосходящей по своим достоинствам и красоте все возможные описания, –
она давно исчезла из жизни. Что за тайна связана с этим Рубиновым Граалем?
– Вслушайся в то, что стоит за его словами, господин, а
не в то, что ты на самом деле слышишь! – умоляла она. – Уже давно в
этих стенах не звучал новый голос, принадлежащий кому-то из числа таких же, как
мы, из числа тех, кто навсегда останется среди нас.
