– Да, и он почти верит в своих ангелов, и ты считаешь
его поразительно умным, – с пониманием отозвался Властитель. – Юный
Витторио, позволь мне заверить тебя, что я не вижу вокруг никаких
ангелов-хранителей. А все здесь присутствующие – видимы, как тебе известно, ибо
ты имел возможность видеть нас и в лучшие, и в худшие моменты. Нет, конечно,
самого лучшего, самого прекрасного в нас ты не видишь.
– Вот именно, – откликнулся я, – и потому я
не могу больше ждать, мой Властитель, ибо чувствую великую любовь ко всем вам и
восхищаюсь вашим стилем умерщвления… И конечно, следует принимать во внимание
то нравственное разложение, которое вы вызываете своим поведением в том городе,
внизу, где похищаете души даже у священников.
– Замолчи, ты сам вгоняешь себя в смертельную
лихорадку, – предупредил он. – Твой запах переполняет мои ноздри,
будто все во мне перекипает через край. Я мог бы проглотить тебя, дитя,
разрезать на куски и раздать еще дышащие части твоего тела всем сидящим за этим
столом, чтобы они высосали всю твою кровь, пока она еще не остыла, еще очень
горяча, а глаза твои еще моргают…
При этих словах я решил, что просто схожу с ума. Я вспомнил
своих мертвых сестру и брата. Я представил себе ужасные и бесконечно нежные
выражения на лицах их отрубленных голов. Я больше не мог выносить всего этого.
Я зажмурился и лихорадочно пытался представить себе любой образ, способный
оградить меня от столь ужасных видений. В памяти всплыл изображенный на картине
Фра Филиппо Лип-пи ангел Гавриил, стоящий на коленях перед Святой Девой. О да,
ангелы! Сомкните надо мной свои крылья! О Господи, ниспошли ко мне в этот
смертный час своих ангелов!
– Я проклинаю ваш окаянный Двор, сладкоречивый
дьявол! – вскричал я. – Как произошло, что ты ступил на эту землю?
Как могло такое случиться?
Я открыл глаза, но видел только ангелов Фра Филиппо, в великом
потоке наплывающих друг на друга, сменяющих друг друга незабываемых картин –
тех лучезарных существ, наполненных смесью теплого, плотского запаха земли и
райского блаженства.
– Попал ли он в ад? – вскричал я еще
громче. – Тот, кому отрубили голову? Пылает ли он теперь в адском пламени?
Если тишина может взлететь до небес, а потом обрушиться до
прежнего предела – именно так и случилось с молчанием в этом огромном зале или
в этой вселенной, и я не слышал ничего, кроме собственного взволнованного
дыхания.
Но Властитель по-прежнему оставался невозмутимым.
– Урсула, – произнес он. – Этот вопрос
следует обдумать.
– Нет! – вскрикнул я. – Никогда!
Присоединиться к вам? Стать одним из вас?
Рука Старейшего вновь обратила меня в беспомощное существо –
его пальцы впились мне в шею. Сопротивляться было глупо и бесполезно. Если бы
он захотел усилить свою хватку, я бы погиб. И, может статься, к лучшему для
меня. Я смог только выдавить из себя еще несколько слов:
– Я никогда не пойду на это, никогда, слышите? Как вы
осмелились вообразить, что сможете по дешевке купить мою душу?
– Твоя душа? – спросил Властитель. – Разве
есть в твоей душе хоть что-нибудь такое, отчего она не предпочтет перемещаться
целые столетия под непостижимыми звездами, вместо того чтобы просуществовать
всего каких-нибудь несколько жалких лет? Что такое твоя душа, если она
отказывается от возможности вечного поиска истины и согласна ограничиться в
этом всего-то одной человеческой жизнью?
Очень медленно, под приглушенный шелест своих одеяний, он
поднялся со стула, и я впервые увидел длинную великолепную красную мантию,
спускавшуюся с его плеч, и огромную кроваво-красную тень, отбрасываемую его
фигурой. Он слегка склонил голову, и светильники придали его волосам яркий
золотой блеск, а синие глаза смягчились.
– Мы появились здесь задолго до тебя и твоих
предков, – произнес он. Его голос ни на йоту не утратил великолепия. Он
неизменно оставался вежливым, утонченным. – Мы были здесь уже столетия,
прежде чем ваш род поднялся на свою гору. Мы были здесь, и все эти горы вокруг
были нашими. Это ты – захватчик. – Он помолчал, потом выпрямился и
продолжил: – Это люди из твоего рода, твои предки подтянулись к нам еще ближе
со своим хозяйством, поселениями, с крепостью и замком и посягнули на нас,
напали на леса, которые всегда были нашими. Потому нам и пришлось пойти на
многие уловки – молниеносную быстроту заменить хитростью и коварством, а вместо
того, чтобы действовать «аки тать в нощи», как говорится в ваших священных
книгах, являться на глаза тебе подобным.
– Почему вы убили моего отца и все мое
семейство? – потребовал я ответа. Я не мог больше молчать, мне было
наплевать на его убедительное красноречие, его спокойные, убаюкивающие слова,
на его чарующее лицо.
– Твой отец и его отец, – ответил он, – и
тот, кто владел вашим замком до него, – все они вырубали деревья вокруг
своего жилья. А я, в свою очередь, должен был сдерживать рост «леса
человеческого» вблизи своих владений. И время от времени я вынужден был
заносить свой топор – так я и поступал, и такая вырубка свершалась. Твой отец
иногда мог заплатить дань и спокойно продолжать прежнюю жизнь. Твой отец мог
тайно от всех дать ту клятву, какую от него требовали, и его оставили бы в
покое.
– Ты не смеешь даже помыслить о том, что он мог отдать
тебе наших детей. Для чего? Ради того чтобы ты пил их кровь или приносил их в
жертву Сатане на каком-то поганом алтаре?
– Со временем ты и сам все увидишь, – сказал
он, – ибо считаю, что тебя тоже следует принести в жертву.
– Но, Флориан, – задыхаясь, возразила
Урсула, – умоляю вас.
– Позволь мне, милостивый Властитель, спросить
тебя, – произнес я, – раз справедливость и история так много значат
для тебя. Если я стою перед судом и суд этот праведный, почему бы мне не
прибегнуть к людской защите? Почему бы не призвать в свидетели людей? Почему не
обратиться за помощью к любому человеку, способному ее оказать?
Казалось, мой вопрос его несколько озадачил. Помолчав, он
заговорил снова:
– Мы и есть Суд Праведный, сын мой, – торжественно
произнес он. – Ты – ничтожество, и сам знаешь это. Мы могли бы позволить
жить твоему отцу, как мы позволяем жить самцу-оленю, чтобы вместе со своей
самкой он мог плодить потомство. Но не более того.
– Здесь среди вас есть люди?
– Нет никого, кто мог бы помочь тебе, – ответил он
и впервые рассмеялся с некоторой гордостью. – А ты считаешь, что они нужны
нам? Ты думаешь, наша маленькая голубятня не успокаивается к утру? Ты считаешь,
что нам здесь нужна человеческая стража?
