– Я в этом совершенно уверен. А вы просто слабоумный,
если воображаете, что я хоть когда-нибудь присоединюсь к вашему Двору! О какой
людской охране может идти речь, если внизу, прямо под вами, целая деревня
знает, что вы такое и кто вы такие, если вы появляетесь среди них только по
ночам и не можете выходить к людям при свете дня?
Снисходительно улыбнувшись, спокойным тоном он произнес:
– Это не более чем скопище бездельников. Ты понапрасну
тратишь мое время на тех, кто не заслуживает даже презрения.
– Хм-м-м вы ошибаетесь, вынося столь поспешное
суждение. Полагаю, они заслуживают определенного уважения, мой Властитель!
Старейший рассмеялся.
– Хотя бы за их кровь, – пробормотал он сквозь
приступы смеха.
Откуда-то еще из зала послышалось сдавленное хихиканье, но
сразу же стихло, как будто прозвенели осколки разбитого стекла.
Властитель заговорил снова:
– Урсула, я рассмотрю твою просьбу, но я не…
– Нет, ибо я сам этого не желаю! – возразил
я. – Даже будь я проклят, я никогда не присоединюсь к вам.
– Придержи язык, – спокойно предостерег меня
Властитель.
– Вы явно слабоумные, если вам не приходит в голову,
что горожане там, внизу, могут восстать, при свете дня штурмом взять эту
крепость и найти все ваши тайные убежища!
По всему огромному залу пронеслось какое-то шуршание, послышался
глухой ропот, но ни одного слова я различить не смог. Складывалось, однако,
впечатление, что эти бледнолицые монстры все же как-то общались между собой –
мысленно или обмениваясь взглядами, – и потому так шелестели и колыхались
их роскошные тяжеловесные одеяния.
– Вы просто оцепенели в свой тупости! – заявил
я. – Вы сами позаботились, чтобы вас узнавали по всему белу свету, и
считаете, что этот ваш Двор Рубинового Грааля сможет продержаться вечно?
– Ты оскорбляешь меня, – возмутился Властитель. На
его щеках, как это ни удивительно и непостижимо, проявилось некое подобие
нежнейшего, божественного румянца. – Будь любезен, успокойся, пожалуйста.
– Это я оскорбил вас? Мой господин, позволь дать тебе
совет. Днем ты беспомощен – мне это известно. Вы нападаете по ночам, и только
по ночам. Все факты и все слухи свидетельствуют об этом. Я помню, как твои стаи
налетели на дом моего отца. Я помню и предостережение: «Взгляни на небо!» Мой
Властитель, вы слишком долго прожили в своем диком лесу. Вам нужно было последовать
примеру моего отца и послать нескольких учеников к философам и священникам во
Флоренцию.
– Не стоит издеваться надо мной, – умоляющим
тоном, но сохраняя сдержанность, присущую отличному воспитанию, сказал
он. – Ты будишь во мне гнев, Витторио, а я не вижу причин для него.
– Твое время истекает, старый дьявол, – отвечал
я. – Так что веселись в своем древнем замке, пока можешь.
Урсула вскрикнула, но остановить меня было уже невозможно.
– Должно быть, вы откупились от старшего поколения
идиотов, управляющих городом и по сию пору, – сказал я. – Но если вы
не предвидите, что все общины граждан Флоренции, Венеции и Милана могут
объединиться и выступить против вас такими силами и с такой яростью, с какими
вам еще не доводилось сталкиваться, значит, вы мечтатель. Угрозу для вас
представляют вовсе не такие люди, как мой отец. Гораздо опаснее, мой
Властитель, люди ученые – университетские астрологи и алхимики, прочитавшие
великое множество книг. Это они двинутся на вас – современное поколение, о
котором вы не имеете ни малейшего понятия, и они выследят вас, как древнего
зверя из легенды, и вытащат из темного логова на теплый солнечный свет, и всем
вам отрубят головы.
– Убей его! – раздался женский крик.
– Уничтожь его, и немедленно, – твердо поддержал
требование какой-то мужчина.
– Он недостоин оставаться в нашем убежище, недостоин
даже стать жертвой!
И тут все хором стали требовать моей смерти.
– Нет! – наперекор всем кричала Урсула, в мольбе
протягивая руки к Властителю. – Флориан, умоляю вас!
– Казнить, казнить, казнить, – нараспев выкликали
остальные, сначала вдвоем, затем втроем, а потом все хором.
– Мой Властитель, – произнес Старейший, но я едва
различал его голос, – он всего лишь мальчик. Отправь его в голубятню –
побудет в стае ночь-другую и даже имя свое забудет – станет таким же ручным и
откормленным, как и все.
– Убей его сейчас же! – чей-то громкий голос
перекрыл все остальные.
– Покончить с ним! – орали другие.
Криков становилось все больше, возмущение росло. Затем
раздался пронзительный вопль, и его сразу же подхватили другие:
– Разорвать его на части! Немедленно. Сделай это!
– Да, да, да! – возгласы теперь звучали словно
барабанная дробь.
Глава 7
Голубятня
Годрик, Старейший, громко прокричал, требуя тишины, как раз
в тот момент, когда множество ледяных рук вцепились в меня со всех сторон.
Я сразу припомнил: когда-то во Флоренции мне довелось стать
свидетелем того, как толпа буквально растерзала человека. Я оказался слишком
близко, и меня самого едва не затоптало скопище таких же, как я, невольных
очевидцев расправы, стремившихся поскорее унести оттуда ноги.
Так что мне не приходилось теряться в догадках относительно
своей дальнейшей участи. Я также не мог примириться с такой расправой, как и с
любым другим видом смерти, незыблемо уверовав, как мне кажется, в праведность
своего гнева и в собственную нравственность.
Но Годрик приказал кровопийцам посторониться. И вся эта
бледнолицая компания отступила с изысканной вежливостью, граничившей с
манерностью, и показной скромностью, склонив головы или отвернувшись в сторону,
как если бы они не имели ни малейшего отношения к случившейся всего миг тому
назад свалке.
Я продолжал неотрывно смотреть на Властителя. Лицо его так
пылало, что оно казалось почти человеческим: кровь пульсировала в висках, губы
потемнели и, при всей красоте их формы, стали походить на багровый шрам. Его
темно-золотые волосы казались почти каштановыми, а синие глаза наполнились
горечью.
– Я считаю, что его следует поместить вместе с
остальными, – повторил Годрик, лысый Старейший.
