– Витторио, я так страстно желала, чтобы ты не погиб.
– Неужто, дражайшая? – ответил я, обхватывая ее
руками, ибо не в силах был стоять самостоятельно.
Зрение быстро слабело.
Но, опустив голову ей на плечо, устремив взор на стоящую
внизу толпу, я видел, как человеческие создания окружили котлы и черпали
чашками бульон, стараясь захватить побольше крови, а затем дыханием остужали
горячую жидкость, перед тем как пить.
Довольный жуткий смех эхом отражался от крепостных стен. Мне
показалось, это смеялись зеваки, устроившиеся на балконах.
Затем неожиданно перед глазами промелькнуло что-то красное,
будто рухнул наземь какой-то великан, разворачивавший боевое знамя.
Но, как оказалось, откуда-то с отдаленной высоты прилетела
дама, чтобы приземлиться среди боготворившей ее толпы обитателей голубятни.
Они кланялись и приветствовали ее, расступались перед ней и
подобострастно ахали, преклоняли колени, пока она приближалась к котлу. С
громким воинственным криком дама рассекла себе кисть руки и пролила в котел
кровь.
– Да, вот так, мои обожаемые, мои маленькие
птенчики, – заявила она, глядя на нас. – Спускайся, Урсула, пожалей
наш маленький голодный мир; прояви свою щедрость в эту ночь. Твое право одарить
нас сегодня; хотя в эту ночь ты не должна отдавать свою кровь, пожертвуй ее в
честь нашего нового приобретения.
Казалось, Урсулу смутили такие речи, и она нежно
прикоснулась ко мне своими длинными пальцами. Я неотрывно смотрел ей прямо в
глаза.
– Я просто опьянел от восхитительных ароматов.
– Вся моя кровь отныне предназначена лишь тебе
одному, – шепнула она.
– Тогда дай ее мне сейчас же, я так сильно жажду ее, я
ослаб настолько, что умираю, – отвечал я. – О Господи, ты сама
втянула меня во все это. Нет, нет, во всем виноват только я сам!
– Тихо, тихо, успокойся, мой возлюбленный, моя радость.
Ее рука обвила мою талию, и возле самого моего уха ее нежные
губы жадно впились в мою плоть, словно она хотела собрать в складку кожу на
шее, разогреть ее языком, а затем вонзиться в нее зубами.
Я ощущал себя совершенно опустошенным и мысленно
представлял, как мы вместе бежим по медовому лугу, существующему лишь для нас
двоих, и я обнимаю, прижимаю к себе ее хрупкое тело.
– О мой нежный, наивный возлюбленный, –
приговаривала она, насыщаясь моей кровью, – о, как невинна, как непорочна
твоя любовь…
Затем неожиданно ледяным, обжигающим языком вонзилась в рану
на моей шее, и я почувствовал себя так, будто длинные усики какого-то изощренно
нежного растения проникают в самые недоступные уголки тела.
Луг по-прежнему расстилался перед нами, необъятный и
прохладный, весь сплошь покрытый цветущими лилиями. Была ли она со мной? Рядом
со мной? В одно ослепительное мгновение мне показалось, что я стою там один и
слышу ее крик, доносящийся откуда-то сзади.
Пока я находился в таком исступленном состоянии, мне
хотелось, оказавшись в этом трепещущем вихре впечатлений от сияющих голубизной
небес и нежных сломленных цветочных стебельков, повернуться и подойти к ней. Но
краем глаза я заметил нечто великолепное и сверкающее, заставившее дрогнуть
душу.
– Понимаешь? Да? Теперь ты сам видишь! Голова моя
откинулась назад. Мечта исчезла. Высокие белые мраморные стены замка-тюрьмы
снова окружили меня со всех сторон. Она обнимала меня и смотрела мне в глаза
сверху, смущенная, растерянная, с окровавленными губами.
Я чувствовал себя беспомощным как дитя. Она подняла меня,
отнесла вниз по ступеням, в то время как сам я не смог бы пошевелить и пальцем.
Казалось, весь мир надо мной состоит из крошечных фигурок,
усевшихся на балконах и зубчатых стенах крепости, смеявшихся, указывавших на
меня по-детски маленькими ручками, такими темными на фоне ярко полыхающих
вокруг них факелов.
Красная кровь… Ощути ее запах…
– Но что это было? Ты видела? Там, на лугу? –
спросил я ее.
– Нет! – рыдала она и выглядела очень испуганной.
Я лег на охапку сена – самодельную постель, – и бедные,
истощенные, но нахальные сельские мальчишки тупо уставились на меня налитыми
кровью глазами, а она… она рыдала, закрыв лицо руками.
– Я не могу оставить его здесь, – проговорила она.
Она уже была далеко, далеко от меня. Я слышал, как вокруг
плачут люди. Неужели они восстали – эти опоенные зельем, обреченные на погибель
человеческие создания? Я слышал их рыдания.
– Ты обязана так поступить, но сначала ступай к котлу и
отдай свою кровь…
Кто произнес эти слова? Я не знал.
– …Время для мессы…
– Ты не должна забирать его сегодня ночью…
– Почему они плачут? – спросил я. – Послушай,
Урсула, почему все они вдруг заплакали?
Один из мальчишек, совсем худенький, истощенный, уставился
мне прямо в глаза. Одной рукой он придерживал мою шею, а другой поднес мне ко
рту чашку с теплым супом. Мне не хотелось, чтобы это пойло выплескивалось на
подбородок, и я пил, пил и пил, едва не захлебываясь…
– Не сегодня… – послышался голос Урсулы, и я
ощутил ее поцелуи на лбу, на шее…
Кто-то оторвал ее от меня. Я чувствовал только, как резко
отдернулась ее рука.
– Ну полно, Урсула, оставь его.
– Усни, мой дорогой! – крикнула она, слегка
скользнув по мне юбками. – Витторио, спи!..
Чашка отлетела прочь. Тупо, в состоянии полнейшего опьянения,
я смотрел, как ее содержимое медленно выливается и темным пятном растекается по
сену. Она опустилась передо мной на колени, приоткрыв рот, нежный, ароматный и
рдеющий.
Прохладными руками она обхватила мою голову. Кровь,
хлынувшая из ее рта, потекла мне в горло.
– Любовь моя…
Мне хотелось снова увидеть ту луговину. Но фантазия не
возвращалась.
– Дай мне взглянуть на тот луг! Позволь побывать там
еще раз!
Но уже не было и следа от того луга, и снова передо мной
возникло ее искаженное мукой лицо, а затем свет стал меркнуть, я пал в объятия
тьмы, в голове зашумело… Я не мог больше сопротивляться. Я не мог ничего
вспомнить… Но ведь кто-то произнес именно эти слова…
А затем – рыдания… Такие горькие… страдальческие…
обреченные…
Когда я вновь открыл глаза, уже наступило утро. Слепящее
солнце обжигало, а головная боль терзала невыносимо.
