Разумеется, живописец был подлинным художником. Разве можно
было не заметить этого сразу? Кроме того, об этом мне было известно и прежде. И
Фра Джованни уже давным-давно создал образы строгих, утешительных, нежных и
совершенно естественных Ангела и Девы, чрезвычайно застенчивых и лишенных
всяких прикрас, – само посещение происходит между двумя низкими округлыми
арками, точно такими же, как в самой обители, в той аркаде, из которой мы только
что вышли.
Как только огромный монах спустил меня на пол, чтобы
провести по широкому коридору дальше, – а коридор действительно был
широким и показался мне столь же отполированным и чистым, сколь и
великолепным, – я попытался сформулировать хоть сколько-нибудь связное
высказывание об этом образе, об ангеле, запечатлевшемся в моем разуме.
Мне хотелось сказать Рамиэлю и Сетию, если они еще не
покинули меня: «Взгляните, крылья Гавриила представлены простыми полосками
света, посмотрите, какими правильными симметричными складками ложится на нем
это одеяние!» Все это я понял, как понимал и немыслимое великолепие их самих,
Рамиэля и Сетия, но продолжал нести околесицу.
– А эти нимбы, – сказал я. – Вы, оба, куда вы
подевались? Ваши нимбы парят у вас над головами Я вижу их. Я вижу их и на
улицах, и на полотнах. Но все же, взгляните, на полотне Фра Джованни нимб
выглядит плоским и окружает он нарисованное лицо, сам диск, жесткий и золотой,
находится на поле холста…
Монахи хохотали.
– Кому ты все это рассказываешь, юный господин Витторио
ди Раниари? – спросил меня один из них.
– Успокойся, дитя, – сказал большой монах, его
рокочущий, басистый голос словно окутывал меня, выходя из его могучей
груди. – Теперь о тебе будут неусыпно заботиться наши братья. А ты должен
только соблюдать тишину – посмотри вокруг, видишь? Это библиотека. Видишь, как
занимаются здесь наши монахи?
Они гордились собой, правда? Во время нашего обхода меня
могло в любую минуту вырвать и я испачкал бы весь этот безукоризненный пол.
Монах обернулся ко мне, чтобы показать сквозь раскрытые двери длинную комнату,
заполненную книгами, и монахов за работой: Но сам я успел заметить еще и
сводчатый потолок Микелоццо, который не взмывался, словно стремясь покинуть
тебя, а нежно склонялся над головами монахов и разрешал потокам света и воздуха
свободно витать над ними.
Казалось, передо мной возникают призрачные картины. Я видел
многократно удвоенные и утроенные фигуры там, где должен был видеть одну, и
даже на миг в замешательстве ощутил взмах ангельских крыльев. Ангелы
обернулись, вглядываясь в меня сквозь пелену сверхъестественной тайны.
– Ты видишь? – все, что я смог сказать. Мне
необходимо было проникнуть в эту библиотеку, я должен был найти тексты, в
которых раскрывалась сущность демонов. Да, я не собирался сдаваться! Ведь я уже
не тот болтливый идиот. Теперь на моей стороне были мои собственные ангелы. Я
должен привести сюда Рамиэля и Сетия и показать им эти тексты.
Мы знаем, Витторио, выброси эти картины из головы, ибо мы
видим их сами.
– Где вы находитесь? – закричал я.
– Тихо! – сказали монахи.
– Но вы поможете мне вернуться туда и убить их всех?
– Ты бормочешь что-то непонятное, какую-то
чепуху, – сказали монахи.
Козимо был опекуном-попечителем этой библиотеки. Когда умер
старый Никколо де Николи, замечательный собиратель книг, с которым мне много
раз доводилось беседовать в книжной лавке Васпасиано, все его книги
религиозного содержания, а может быть, и некоторые другие Козимо передал в дар
этому монастырю.
Я должен отыскать их там, в этой библиотеке, и отыскать в
трудах Блаженного Августина или Фомы Аквинского доказательство существования
демонов, с которыми сам боролся.
Нет. Я не сошел с ума. И не собираюсь сдаваться. Я отнюдь не
идиот, бормочущий какую-то чепуху. Вот только бы солнце, заливавшее теперь ярким
светом маленькие оконца под сводами этого просторного зала, перестало слепить
мне глаза и обжигать руки.
– Тихо, успокойся, – уговаривал меня большой
монах, спокойно улыбаясь. – Ты поднял шум, словно малое дитя. Тихо!
Журчишь, бурчишь. Слышишь? Ну-ка, посмотри, в библиотеке занимаются люди.
Сегодня она открыта для публики. Сегодня все заняты делом.
Он прошел всего несколько шагов мимо библиотеки, и мы
оказались в келье.
– Ну вот, проходи вот сюда… – продолжал он, как
если бы уговаривал непослушного малыша. – Совсем неподалеку отсюда – келья
настоятеля, и догадайся, кто там находится именно в эту минуту? Архиепископ.
– Антонино, – прошептал я.
– Да, да, ты не ошибся: Когда-то наш собственный Антонино.
Так вот, он здесь сейчас, и знаешь почему?
Я ощущал слишком сильную усталость, чтобы ответить. Меня
окружили другие монахи. Они утирали мне лицо прохладными полотенцами. Они
приглаживали мне волосы.
Это была просторная чистая келья. Ох, если бы только солнце
перестало жечь столь безжалостно! Что сотворили со мной эти демоны – превратили
меня в полудьявола? Осмелюсь ли я попросить зеркало?
Усаженный на удобную, мягкую постель в этой теплой чистой
комнате, я снова утратил контроль над собственным телом. Мне снова стало худо и
затошнило.
Монахи позаботились и подставили мне серебряный тазик.
Солнечный свет сверкал на какой-то фреске, но я не мог даже помыслить, что
смогу рассмотреть мерцающие фигуры, нет, только не в этом губительном
освещении! Мне показалось, что в келье появились новые фигуры. Были ли это
ангелы? Я видел прозрачные неясные существа, они перемещались, перемешивались,
но я не мог различить ни одной четкой фигуры. Только фреска на стене,
сверкающая великолепными красками, казалась настоящей, не обманывающей моих
ожиданий.
– Они навечно испортили мне глаза? – спросил я.
Мне показалось, я на миг различил в дверях кельи какую-то ангельскую фигуру, но
это был не Рамиэль и не Сетий. Были ли у него, как и у них, прозрачные, словно
паутина, крылья? Такие же дьявольские крылья? Я пришел в ужас.
Но видение исчезло. Шорох, шепот. Мы знаем.
– Где мои ангелы? – спросил я. Я плакал. Я
выкрикивал имена моего отца, и его отца, и всех Раниари, которых смог
вспомнить.
– Тихо! – прошептал молодой монах. – Козимо
уже сообщили, что ты у нас. Но сегодня просто ужасный день. Мы помним твоего
отца. А теперь позволь снять с тебя эту грязную одежду.
Голова у меня кружилась. Комната куда-то исчезла.
