Беспокойный сон, мгновенное видение ее, моей спасительницы –
Урсулы. Она бежала по шелестящей под дуновением ветерка луговой траве. Кто же
преследовал ее, изгоняя из волшебного царства кивающих головками, колеблющихся
цветов? Пурпурные ирисы окружали ее, их стебли с треском ломались у нее под
ногами. Она обернулась. Не надо, Урсула! Не оборачивайся! Разве ты не видишь этот
пылающий меч?
Я проснулся в теплой ванне. Была ли то проклятая крестильная
купель? Нет. Я увидел фреску, на которой в тумане вырисовывались фигуры святых,
и тут же мгновенно различил более отчетливые фигуры настоящих, живых монахов,
окружавших меня, стоявших на коленях на голом каменном полу. Длинные рукава их
одеяний были закатаны, и они купали меня в теплой ароматной воде.
– Ах, этот Франческо Сфорца… – они разговаривали
между собой на латыни. – Подумать только! Напасть на Милан и завладеть
герцогством! Словно у Козимо нет других забот и без этого Сфорца, натворившего
столько бед!
– Так он добился своего? Он взял Милан? – спросил
я.
– Что ты сказал? Да, сынок, это правда. Он нарушил
мирный договор. И вся твоя семья, вся твоя несчастная семья погибла от рук этих
морских разбойников. Только не думай, что им удастся избегнуть наказания, хоть
они и неистовствуют теперь по всей стране, эти проклятые венецианцы…
– Нет, вы не должны… следует сказать Козимо. То, что
случилось с моим семейством, никак не связано с войной. Не человеческие
существа сотворили это преступление…
– Успокойся, дитя.
Целомудренными руками они отерли влагу с моих плеч. Я сидел,
безучастно прислонившись к теплой металлической спинке ванны.
– …Ди Раниари, всегда преданный, – проговорил один
из них, обращаясь ко мне. – А твой брат, ведь он собирался обучаться у
нас, твой милый брат, Маттео…
Я испустил жуткий крик. Мягкая рука накрыла мои губы.
– Сам Сфорца накажет их за это: Он опустошит всю их
страну.
Я рыдал непрерывно. Никто не хотел понять меня. Они даже не
вслушивались в мои слова.
Монахи поставили меня на ноги. Меня одели в длинную удобную
рубаху из мягкого полотна, словно готовили к смертной казни, но час такой
опасности миновал.
– Я вовсе не сумасшедший, – отчетливо произнес я.
– Нет, нет, ты просто убит горем.
– Так вы понимаете меня?!
– Ты утомился.
– Вот мягкая постель, ее специально устроили для тебя,
успокойся, перестань бредить.
– Демоны сотворили все это, – прошептал я. –
Это были не солдаты.
– Я понимаю, сын мой, я знаю. Война ужасна. Война – это
затея дьявола.
– Нет, ведь это вовсе не было войной. Вы выслушаете
меня в конце концов?
Успокойся, это Рамиэль прислушивается к тебе; разве не
говорил я тебе, что надо уснуть? Станешь ли ты слушаться? Мы читаем твои мысли
так же отчетливо, как и твои слова!
Я лежал на животе. Монахи расчесывали и высушивали мои
волосы – они теперь отросли и стали очень длинными! Неухоженные волосы
сельского князя. Но купанье доставило мне ощущение огромного удовольствия и
благопристойной чистоты.
– Те свечи. Почему горят те свечи? – спросил я.– Разве
солнце уже зашло?
– Да, – сказал монах, сидевший возле моей
постели, – ты спал.
– А можно попросить еще свечей?
– Конечно, я принесу тебе.
Я лежал в темноте. Моргал и старался вымолвить слова молитвы
Богородице.
Вдруг в дверях появился яркий свет, сияли шесть-семь свечей
в одном канделябре, и каждая испускала приятное, совершенное по форме пламя.
Язычки его трепетали, пока монах медленно продвигался ко мне. Я разглядел его,
когда он встал на колени, чтобы поставить канделябр возле моей постели.
Он был высок и худощав, как гибкая тростинка, в просторном,
струящемся одеянии, а руки удивляли своей чистотой.
– Тебя поместили в особую келью. Козимо послал людей,
чтобы захоронить твоих родных.
– Благодарение Господу, – ответил я.
– Да.
Итак, я снова заговорил!
– Они все еще разговаривают там, внизу, а уже
поздно, – сказал монах. – Козимо встревожен. Он останется здесь на
ночь. Весь город заполонили подстрекатели из Венеции, они пытаются настроить
горожан против Козимо.
– А теперь успокойся, – проговорил другой монах,
внезапно появившийся в келье. Он наклонился и положил мне под голову еще одну
толстую подушку.
Что за блаженство это было! Я думал о тех проклятых, которых
держали в голубятне.
– Как омерзительно! Наступила ночь, и они ожидают этого
ужасного причастия.
– Что, дитя мое? Какое причастие?
И снова я мельком увидел фигуры, движущиеся, точнее сказать,
проплывающие мимо в тумане. Но они мгновенно исчезли.
Меня затошнило. Мне снова понадобился тот тазик Они
удерживали меня за волосы. Заметили ли они кровь при свете канделябра? Яркий
кровавый след? Он издавал такой тошнотворный запах!
– Как человек может вынести такой яд? – прошептал
один из монахов другому на латыни. – Осмелимся ли мы очистить его?
– Ты напугаешь его. Успокойся. Лихорадки у него нет.
– Ладно, вы чертовски заблуждаетесь, если считаете, что
я лишился разума, – вдруг объявил я и как будто прокричал об этом и
Флориану, и Годрику, и всем прочим.
Монахи уставились на меня в величайшем удивлении.
Я засмеялся.
– Я разговаривал с теми, кто пытался причинить мне
вред, – сказал я, стремясь, чтобы каждое слово звучало ясно и абсолютно
разборчиво.
Теперь худощавый монах с удивительно чисто вымытыми руками
снова встал передо мной на колени. Он погладил мой лоб.
– А твоя красавица-сестра, сестра, которую собирались
выдать замуж, она тоже?..
– Бартола! Разве ее собирались выдать замуж? Я ничего
не знал об этом. Да, он мог пожертвовать ее головой, ведь она была
девственницей. – Я разрыдался. – Эти черви снова принялись за дело в
темноте. А демоны пляшут на своей горе, а город даже и пальцем не пошевелит.
– Какой еще город?
