– Я знаю, о чем ты мечтал, о чем болтал и что удалось
собрать по крохам из твоего бредового разума Рамиэлю и Сетию. Разумеется, все
это мне известно. Ты говоришь, я тебе нужен, а в это время Фра Филиппо Липпи
лежит в постели вместе со шлюхой, облизывающей все его ноющие сочленения, и в
особенности тот член, которым он изо всех сил стремится к ней!
– Слышать такие слова из уст ангела? – с
удивлением произнес я.
– Не смей издеваться надо мной! Ведь я могу тебя и
отшлепать.
Его крылья приподнялись и опустились снова, как если бы в
такт его дыханию, вернее будет сказать, что он задыхался от обиды на меня.
– В таком случае, дайте себе волю, действуйте! –
сказал я. Глаза мои наслаждались видом его жестокой, блистательной красоты, его
красного шелкового плаща, схваченного пряжкой чуть пониже туники, видневшейся
над краем доспехов, потрясающей гладкостью его щек. – Но только пойдемте
со мной в горы и убьем их, – умолял я.
– А почему бы тебе самому не пойти туда и не
расправиться с ними?
– А вы считаете, я смогу? – потребовал я ответа.
Лицо его приобрело невозмутимое выражение.
Нижняя губа слегка оттопырилась – видимо, то был признак
величайшего глубокомыслия. Его подбородок и шея впечатляли своей мощью в
большей степени, чем анатомия Рамиэля или Сетия, показавшихся мне более
молодыми, а этот походил на их величественного старшего брата.
– А ты, случайно, не павший ангел? –
заинтересовался я.
– Как смеешь ты задавать мне такие вопросы? –
прошипел он, пробуждаясь от оцепенения. Ужасающая морщина перерезала его
гладкий лоб.
– Значит, ты и есть Мастема, вот ты кто. Они
произносили твое имя. Мастема.
Он кивнул и ухмыльнулся:
– Разумеется, они и должны были произнести мое имя.
– Что же оно означает, великий ангел? Что я могу
вызывать тебя, что я обладаю правом распоряжаться тобой? – Я повернулся и
взял с полки книгу Блаженного Августина.
– Положи книгу на место! – нетерпеливым тоном
отозвался он. – Перед тобой стоит ангел, мальчик, смотри мне в глаза,
когда я разговариваю с тобой!
– Ах, ты разговариваешь точно как Флориан, демон из
того замка. В твоем голосе чувствуется такое же самообладание, такое же
богатство интонаций. Чего же ты хочешь от меня, ангел? Зачем ты пришел сюда?
Он молчал, как если бы не мог сформулировать ответ. Затем
тихо спросил меня:
– А как ты думаешь, почему?
– Потому, что я молился?
– Да, – холодно отозвался он. – Да! И еще
потому, что они пришли ко мне по твоему поводу.
Глаза у меня расширились от удивления. Я почувствовал, как
их заливает свет. Но этот свет не причинял ни малейшего вреда. Тихий приятный
шум наполнил мне уши.
По обе стороны от него появились Рамиэль и Сетий; их
кроткие, более умиротворенные глаза внимательно смотрели на меня.
Мастема снова слегка поднял брови, поглядев на меня сверху
вниз.
– Фра Филиппо пьян, – сказал он. – Когда
очнется, напьется снова, пока не прекратится боль.
– Только дураки могли подвесить на дыбе такого великого
художника, – сказал я, – но вы уже знаете, что я думаю по этому
поводу.
– Ах, так же думают и все женщины во Флоренции, –
сказал Мастема. – И таковы мысли тех, кто платит за его картины, если их
разум окончательно не поглотила война.
– Да, – согласился Рамиэль, умоляюще вглядываясь в
Мастему. Они были одного роста. Но Мастема не обернулся, и Рамиэль подошел
немного ближе, чтобы перехватить его взгляд. – Если бы их всех столь не
увлекла эта война.
– Война – это мир, – произнес Мастема. – Я
уже спрашивал тебя, Витторио ди Раниари, ты знаешь, кто я такой?
Меня трясло, но не из-за этого вопроса, а потому, что они
втроем пришли ко мне, и вот я стою перед ними, всего лишь простой смертный, а
весь земной мир вокруг нас, кажется, спит.
Почему ни один монах не спустился в коридор, чтобы
посмотреть, кто шуршит в библиотеке? Почему не объявился ни один ночной страж,
чтобы узнать, почему по коридору проплывает сияние свечей? О чем так бессвязно
бормочет этот мальчик?
Может быть, я сошел с ума?
Совершенно внезапно мне в голову пришла нелепая мысль, что
если я правдиво отвечу на вопрос Мастемы, то, стало быть, не лишился рассудка.
Эта мысль заставила его коротко рассмеяться – не угрожающе,
но и без особого веселья.
Сетий смотрел на меня со свойственным ему искренним
участием. Рамиэль молчал, но снова взглянул на Мастему.
– Ты тот ангел, – проговорил я, – которому
Господь дал право владеть этим мечом. – Ответа не последовало. Я
продолжил: – Ты тот ангел, который сразил первенца в Египте. – Ответа
снова не поступило. – Ты – ангел, тот ангел, который может отмстить.
Он кивнул, но только глазами: они открылись и закрылись
снова.
Сетий притянулся к нему поближе, касаясь губами его ушей.
– Помоги ему, Мастема, давай поможем ему все вместе.
Филиппо сейчас все равно не может воспользоваться нашим советом.
– Это почему же? – потребовал ответа Мастема от
стоявшего рядом ангела и взглянул на меня.
– Господь никогда не давал мне разрешения наказать этих
твоих демонов: Никогда Господь не говорил мне: «Мастема, умертви всех этих
вампиров, лемуров, гусениц, всех этих пьяниц-кровососов». Никогда Господь не
говорил со мной, чтобы повелеть: «Подними свой могучий меч, чтобы очистить мир
от этой скверны».
– Прошу тебя, – сказал я. – Я, смертный
человек, всего лишь мальчик, умоляю тебя. Убей их, вычисти их гнездо своим
мечом!
– Я не могу сделать этого.
– Мастема, ты можешь, – заявил Сетий.
– Если он говорит, что не может, значит, не
может! – возразил ему Рамиэль. – Почему ты никогда не вслушиваешься в
то, что он говорит?
– Потому что знаю, что его можно растрогать, – без
всякого промедления ответил Сетий своему собрату. – Я знаю, что он может,
как и Господа, его можно растрогать мольбами.
Сетий смело встал перед Мастемой.
