– Взгляните на это чудо! – воскликнул он, глядя на
меня своими крошечными хитрыми глазками. – Ох, ведь вы задали вопрос,
простите меня великодушно. Я знаю ответ на него.
– Ты не шутишь? – спросил священник, поворачиваясь
лицом к старому гному. – Ты знаешь ответ?
– Разумеется, знаю, – сказал его отец. Он вытянул
из колоды еще одну карту. – Знаю, что удерживает их от достойной исповеди:
слабость и боязнь попасть в ад, если им придется распрощаться с жизнью.
Священник в полном изумлении уставился на старика.
Я тоже застыл, не зная, что ответить.
Урсула промолчала. Затем поцеловала меня в щеку.
– Давай оставим их теперь в покое, – шепнула
она. – Санта-Маддаланы больше не существует. Пошли отсюда.
Я обвел взглядом потемневшую комнату гостиницы, посмотрел на
старые бочки. Терзаемый чувством недоумения, потрясенный печалью, разглядывал я
вещи, к которым прикасались и которыми пользовались человеческие создания. Я
смотрел на натруженные руки священника, сложенные перед ним на столе, на
волоски, покрывавшие тыльную сторону ладоней, на толстые губы и большие
опечаленные глаза, в которых стояли слезы.
– Примете ли вы от меня такое признание? –
прошептал я. – Такое тайное, об ангелах? О том, что я видел их! И вы сами,
вы видите, кто я такой, и знаете, следовательно, что я знаю то, о чем говорю. Я
видел их крылья, я видел их нимбы, я видел их белые лица, и я видел меч
Мастемы, самого могущественного, и это они помогли мне разгромить замок и
обратить в прах всех этих демонов, за исключением одного, этого дитя-невесты.
Отныне она стала моей.
– Дитя-невеста… – прошептала Урсула. Эти слова
принесли ей радость. Она взглянула на меня мечтательно и с закрытым ртом
пропела нежную старинную мелодию, припев песни из времени ее смертной жизни.
Она торопливо прошептала, сжав мою руку:
– Уйдем отсюда, Витторио, оставь этих людей в покое и
следуй за мной – я расскажу тебе, как действительно была когда-то
девочкой-невестой. – Она взглянула на священника, вдохновившись давними
воспоминаниями. – Я и вправду была невестой. Они пришли в замок моего отца
и купили меня как невесту. Они говорили, что я должна быть девственницей, и с
ними вместе явились повивальные бабки и принесли с собой чашу с теплой водой.
Они осмотрели меня и сказали, что я девственна, и только после этого Флориан
забрал меня. Я стала его невестой.
Священник пристально смотрел на нее, как если бы не мог
сдвинуться с места. А старик продолжал заниматься своими картами, время от
времени бросая на Урсулу заинтересованный взгляд.
– Можете ли вы представить мой ужас? – спросила,
обращаясь к ним, Урсула. Она взглянула на меня, откидывая волосы на спину. Они
снова падали мягкими волнами, вызволенные из кос, в которые она заплетала их
ранее. – Можете вообразить, что я почувствовала, сев в карету, когда
увидела, кто стал моим женихом, увидела эту бледную тварь, мертвеца, какими
теперь стали и мы сами?
Священник ничего не ответил. Его глаза медленно наполнялись
слезами. Слезами!
Они, эти слезы, представлялись мне прелестными, ибо имели
отношение к человеческой жизни – бескровные, прозрачные, они казались таким
великолепным украшением на его старом, умиротворенном лице с обвисшей кожей и
мясистыми губами.
– А потом меня отвезли в эту разрушенную
церковь, – продолжала Урсула, – в развалины, кишащие червяками,
затканные паутиной, и там, перед оскверненным алтарем, меня раздели донага и
уложили, и он овладел мною и объявил своей невестой.
Она отпустила мою руку и сделала жест, будто обнимала весь
мир.
– Ох, у меня была фата, великолепная длинная фата, и
платье из тончайшего шелка с цветочными узорами, и все это он разорвал на мне и
овладел мной, сначала пустив в ход свой безжизненный, лишенный семени, но
твердый как камень член, а потом свои острые, как клыки, зубы, похожие на мои
теперешние. Ох, такая жуткая свадьба, и мой отец сам обрек меня на такую
участь.
Слезы струились ручьями по щекам священника.
Я внимательно смотрел на нее, потрясенный печалью и яростью
– яростью против дьявола, которого уже уничтожил. Я надеялся, что она сможет
проникнуть сквозь тлеющие угли ада и схватить его пальцами, горящими, как
раскаленные щипцы.
Я не сказал ни слова.
Она выгнула бровь и склонила головку.
– Он устал от меня, – сказала она. – Но
никогда не переставал меня любить. Он был новичком во Дворе Рубинового Грааля –
молодой князь, стремящийся на каждом повороте судьбы приумножить свое
могущество и насыщать жизнь любовными приключениями! А позже, когда я умоляла
его сохранить жизнь Витторио, он не смог отказать мне, вспомнив о клятвах,
которыми так давно мы с ним обменялись на том алтарном камне. После того как он
разрешил Витторио нас покинуть, после того как он поверг его в полное уныние во
Флоренции, уверившись в том, что Витторио обречен на безумие и гибель, Флориан
снова стал исполнять для меня свои песни, песни для невесты. Он пел старинные
баллады, как будто можно было снова воспламенить нашу любовь.
Я прикрыл лицо правой рукой. Для меня была невыносима мысль,
что мы рыдаем кровавыми слезами. Я не мог воочию представить себе рассказанную
ею любовную историю, удивительно впечатляющую, будто нарисованную кистью Фра
Филиппо.
Заговорил священник.
– Вы все еще дети, – сказал он. Губа у него дрожала. –
Просто дети.
– Да, – отозвалась она своим изысканным тоном,
убежденно и легкой улыбкой выражая согласие. Она сжала мою левую руку в своих и
растирала ее с усердием и лаской. – Вечные дети. Но он был всего лишь
молодой человек, Флориан, он и сам был всего лишь юношей.
– Я видел его однажды, – произнес священник
охрипшим от рыданий, но спокойным голосом. – Всего один раз.
– И вы поняли? – спросил я.
– Я знал, что сам я беспомощен, а вера моя безнадежна и
что я скован путами, которые не могу ни ослабить, ни порвать.
– Теперь пойдем, Витторио, не вынуждай его
плакать, – сказала Урсула. – Ну пойдем же, Витторио. Пошли отсюда.
Кровь нам сегодня уже не понадобится, и мы не можем позволить себе причинить им
вред, не можем даже…
– Нет, любовь моя, никогда, – согласился я. –
Но примите от меня, пожалуйста, в дар, отец, единственную чистую вещь, которую
я могу дать, – мое свидетельство о том, что я видел ангелов и что они
поддержали меня в момент слабости.
