– А ты не откажись принять от меня отпущение грехов,
Витторио, – отозвался он. Голос его окреп, и мне показалось, что он
расправил плечи. – Витторио и Урсула, примите от меня отпущение грехов.
– Нет, отец, – сказал я. – Мы не можем
принять его. Мы не хотим его.
– Но почему же?
– Потому, отец, – с доброй улыбкой ответила
Урсула, – что собираемся согрешить снова, и как можно скорее.
Глава 14
Мутное видение сквозь стекло
Она не лгала.
Мы добрались в ту ночь до замка моего отца. Нам не составило
никакого труда совершить такое путешествие, но оно оказалось бы трудной задачей
для смертного, и ни слова не донеслось до заброшенной фермы о том, что угроза
нападения ночных демонов, этих вампиров Флориана, уже миновала. И в самом деле,
скорее всего, мои владения все еще оставались безлюдными, ибо горожанам,
бежавшим из Санта-Маддаланы, прошедшим через горы и спустившимся в долину,
рассказывали ужасающие истории.
Однако довольно скоро я выяснил, что огромный замок моего
семейства был заселен новыми постояльцами. В нем прилежно трудилось целое
полчище военных и чиновников.
Переправляясь тайно, после полуночи, через высокую
крепостную стену, мы увидели, что все мои покойные родственники надлежащим
образом похоронены или уложены в приличествующие им каменные гробы под
церковью, а все огромные богатства нашей семьи, вся роскошная утварь из дома
исчезла. Лишь несколько подвод из тех, которые должны были уже передвигаться к
югу, оставались в крепости.
Горстка постояльцев, спавших в помещениях дворецкого при
моем отце, оказались счетоводами из банка Медичи, и, осторожно, на цыпочках,
прокравшись в одну из комнат, в неясном свете звездной ночи, я рассмотрел
несколько документов, оставленных ими для просушки.
Все наследие Витторио ди Раниари было собрано и занесено в
списки, после чего вывезено во Флоренцию для надежного хранения у Козимо до
того времени, пока Витторио ди Раниари не исполнится двадцать четыре года и он
в связи с этим обстоятельством сможет возложить на себя ответственность за свои
действия, как подобает мужчине.
Всего несколько солдат спали в казармах. Всего несколько
лошадей размещалось в конюшнях. Всего несколько слуг и помощников оставались
поблизости от своих господ.
Видимо, громадный замок, не имевший стратегического значения
ни для миланской, ни для французской, ни для папской администрации, как и для
самой Флоренции, не подлежал восстановлению или ремонту, его просто закрыли.
Задолго до рассвета мы покинули дом моего отца, но перед тем
я простился с его могилой.
Я знал, что вернусь туда. Я знал, что скоро деревья снова
поднимутся по горе до самых крепостных стен. Я знал, что скоро высокая трава
пробьется сквозь трещины и расселины в камнях. Я знал, что вскоре человеческие
существа утратят всякую привязанность к этому месту, как утратили любовь ко
многим другим руинам по всей стране.
Тогда я и возвращусь. Я должен сюда вернуться.
В ту ночь мы с Урсулой охотились на нескольких разбойников в
окрестных лесах, весело смеялись, когда их поймали и стащили с лошадей. То было
по-старинному необузданное пиршество.
– А куда теперь, мой Властитель? – спросила меня
невеста незадолго до наступления утра. Мы снова нашли пещеру для укрытия,
глубокое и тайное убежище, густо поросшее колючим кустарником, едва не
расцарапавшим нашу упругую, молодую кожу. Там, за завесой из дикой голубики, мы
могли скрыться от посторонних глаз и от палящих лучей огромного встающего
солнца.
– Во Флоренцию, любовь моя. Мне необходимо быть там. А
на городских улицах мы никогда не будем страдать от голода, нас никто не
поймает, и там есть некие вещи, которые я должен видеть собственными глазами.
– Но что тебя там интересует, Витторио? – спросила
она.
– Живопись, моя любовь, живопись. Мне нужно увидеть
ангелов на полотнах. Я должен… встретиться с ними, как это уже бывало.
Урсула успокоилась. Она никогда не видела этот
величественный город – Флоренцию. При всей своей порочной приверженности к
традициям и дворцовым манерам, в наших горах она вела себя сдержанно и теперь
лежала рядом со мной, грезя о свободе, о сверкающих синих, зеленых и золотых
оттенках, столь разительно отличающихся от темно-красного, которого она все еще
придерживалась в своих одеждах. Она лежала, полностью доверившись мне, а что до
меня самого, то я не верил уже ни во что.
Я только слизывал человеческую кровь с губ и раздумывал,
сколь долго я смогу пробыть на этой земле, до того как кто-нибудь снесет мне
голову быстрым, уверенным взмахом меча.
Глава 15
Непорочное зачатие
Город Флоренция был охвачен волнениями.
– В чем дело? – поинтересовался я.
Комендантский час наступил уже довольно давно, но никто не
обращал на это обстоятельство ни малейшего внимания, и огромная толпа студентов
скопилась в Санта-Мария Маджоре – в кафедральном соборе – на лекции
философа-гуманиста, убеждавшего, что Фра Филиппо вовсе не был развратником.
На нас никто не обращал особого внимания. Мы рано поели за
городом и надели тяжелые мантии, а потому едва ли можно было заметить что-то
необычное, кроме узкой полоски бледной плоти.
Я вошел в церковь. Толпа доходила почти до самых ворот.
– В чем дело? Что случилось с этим великим живописцем?
– Ох, с ним уже покончено, – ответил мне какой-то
человек, не потрудившись даже взглянуть на меня или на изящную фигуру Урсулы,
прильнувшей ко мне.
Этого человека слишком занимала личность лектора, стоявшего
перед толпой, голос которого четко отдавался эхом в ошеломляюще громадном нефе.
– В каком смысле – покончено?
Приготовившись выслушать ответ, я продвинулся немного глубже
в густой, отвратительной человеческой толпе, таща за собой Урсулу. Она все еще
испытывала стеснительность в таком огромном городе и, кроме того, никогда не
бывала в кафедральном соборе подобных размеров за все более чем две сотни лет
своей жизни.
И снова я задал тот же вопрос двум юным студентам, мгновенно
обернувшимся, чтобы мне ответить, этим двоим модно одетым мальчикам лет
восемнадцати, каких во Флоренции в те времена называли бычками. Для юношей в
таком возрасте наступала трудная пора: слишком взрослые, чтобы оставаться
детьми, как я, и слишком юные, чтобы стать мужчинами.
