— Вон отсюда немедленно!!! — закричала Татьяна, топнув ногой. — Врун и вредитель! Чтобы духу твоего здесь не было через пять минут!
Алмаз рухнул на колени прямо в её комнате, сложил руки в мольбе и тоже скривил физиономию так, словно сейчас зарыдает.
— Не гони меня, пожалуйста, — жалобно произнёс он, — меня все друзья уже выгнали, мне идти некуда…
— Конечно, если ты всем друзьям в аквариум мочился, то это неудивительно! — ответила Татьяна.
— Меня на улице убьют, — сказал Алмаз, — меня не скинхеды избили, а негодяи, которым я денег должен. Я соврал тебе вчера. Если они меня поймают, то отрежут пальцы, уши, язык и потом порежут на мелкие кусочки. Будь милосердна хоть ты, ты же женщина, будущая мать!
— Слушай, если я таких как ты придурков буду у себя дома привечать, то я мамой никогда не стану, — ответила ему Татьяна, — меня просто убьют еще до того как я забеременею. Ты долгов наделал, ты и расхлебывай!
— Ты уже всё знаешь, — обречено сказал Алмаз, продолжая стоять на коленях, — наверное тебе Захожин рассказал. И ты не хочешь мне помочь? Да, я знал, что так будет. Вокруг меня одни безжалостные люди, все думают только о себе, о своей выгоде. А если меня убьют сегодня лишь потому что ты меня выгнала, когда я молил тебя о помощи, неужели тебе не будет стыдно, что ты не дала гонимому страннику кров и приют?
Татьяна ничего не ответила, но подумала о том, что правда — вот выгонит она Алмаза, а вечером в новостях передадут, что его нашли мертвым где-нибудь в подворотне. И хоть он и говнюк, конечно, но всё-таки живой человек, с которым она вместе на гастроли ездила. А теперь вот попал в ситуацию по собственной глупости, когда жизнь висит на волоске.
Татьяна присела на свою кровать, обхватила голову руками и спросила:
— Какой сегодня день?
— Воскресение, — ответил мокрый Алмаз.
— Я не об этом, — сказала Татьяна, — сегодня какие-то пятна на солнце, протуберанцы или магнитные бури? Почему именно сегодня, накануне того как я собралась ехать в Турцию отдохнуть ко мне в дом вваливаются два человека одного из которых ищут за долги, а другого за убийство. Да еще и братец непутевый вдруг объявился. Может быть, этот день отмечен особым космическим смыслом?
— Не знаю как день, — хмуро ответил Алмаз, — а вот я точно теперь отмечен…
Татьяна ничего ему не ответила на этот вопрос, сказала, чтобы взял в ванной полотенце, вытерся. Матвей Спичкин лежал на полу ногами на пороге Татьяниной комнаты, а головой в коридоре, скинув руки. Он был похож на звезду, которая потеряла сознание. Перетаскивать его Татьяне куда-нибудь на диван
было не под силу, да и смысла не было, в её жизни начался настоящий кавардак, к которому она, честно говоря, была не готова. Алмаз взял полотенце, спортивный костюм отца, который ему дала Татьяна и закрылся в ванной.
Когда Алмаз, переодетый в спортивный костюм Краба, появился в кухне, она спросила его:
— Вот теперь садись на стул и рассказывай мне как ты умудрился таких долгов наделать?
Алмаз шумно вздохнул — он и сам последнее время частенько вспоминал этот злосчастный день, который сначала вознёс его на самый верх шоу-бизнес элит тусовки, а потом пинком скинул его оттуда так, что он едва не сломал себе шею.
* * *
Год с небольшим назад Алмаз давал частный концерт в Подмосковье на юбилее у крупного предпринимателя по фамилии Насосов, владельца торговой сети, нескольких гостиниц и ресторанов. Юбиляр оказался крупным широкоплечим мужчиной в дорогом итальянском костюме, тонких очках на большеватом носу, с копной длинных волос, спадающих назад почти до лопаток и аккуратно набриолиненных. В руке он держал трубку и попыхивал дорогим табаком. Его окружение и гости держались безукоризненно, говорили о книгах Паоло Коэльо и отдыхе во Франции — Алмазу обстановка сразу же понравилась — приятно работать с интеллигентными людьми.
Алмаз отработал своё отделение концерта, очень понравился юбиляру и гостям, и его пригласили посидеть за стол с юбиляром. Алмаз не мог отказать, тем более ему и самому было комфортно и хотелось пообщаться с интеллигентными состоятельными людьми. Мало ли — еще пригласят выступить. Юбиляр и певец, которого виновник торжества посадил рядом с собой, выпили и начали разговаривать о том, о сём. Алмаз сделал комплимент самому юбиляру и его гостям, сказав, что нечасто встретишь таких образованных и начитанных людей, тем более за пределами МКАДа. Насосов рассмеялся в ответ и рассказал Алмазу, что когда-то давным-давно он носил спортивный костюм, кроссовки, кастет в кармане, брил голову налысо и не читал ничего, кроме сборников анекдотов.
В принципе для Алмаза открытием исповедь юбиляра не показалась — он знал, что те, кто громил ларьки в девяностых, ставил на счетчик кооперативщиков, забивал стрелки и умудрился выжить, теперь перелезли в тысячедолларовые костюмы, закончили экстерном с помощью заработанных денег институты и даже аспирантуру, исключили из своего жаргона феню и даже мат, и теперь равняются не на Крестного отца, а на лондонскую элиту, занимаясь с педагогами изучением иностранных языков.
— Знаешь, Алмаз, — разоткровенничался поддатенький юбиляр, покуривая трубку. — Иногда скучаю по тем временам. Что сейчас — скукота, романтики никакой нету, дела идут, фирмы мои работают, занимаюсь бумагами, сижу в кабинете, везде уже побывал. Тоска. Если возникают какие-то конфликтные ситуации, я снаряжаю не «БМВ» с автоматчиками, а бригаду юристов, этих вылощенных умников с ноутбуками, они едут и разруливают всё. Скучно. А раньше, ты вспомни девяностые, народ уже к стрельбе привык, внимания не обращал. Я помню однажды мы на стрелку поехали недалеко от МКАДа, а рядом ножки Буша продавали, очередь стояла, как в Мавзолей. И не сошлись мы в чем-то, вытащили оружие, стали палить друг в друга. И что ты думаешь — ни один человек очередь свою не бросил, потому как привыкли уже к стрельбе.
— Голодные были, — высказал свою версию Алмаз.
— А чего голодать было? — высказал свое мнение юбиляр. — Деньги под ногами валялись, только поднимай. Другое дело, что привыкли все, что за нас всё дядя решал — что делать, как делать. Да и я бы не сунулся никуда, просто ходил бы в спортзал, гири тягал, да нашу компанию присмотрели настоящие рэкетиры и вытянули всех на улицу. Из тех пацанов я один только и выжил. Но видишь — теперь уже я не какой-то там бандит, а уважаемый человек, у меня денег, как грязи. Не столько, конечно, как у олигархов и магнатов всяких, но тоже нормально. Я вот недолюбливаю этих олигархов и магнатов. Пока мы с пацанами в кровь между собой за ларьки дрались, эти жирдяи без войны себе самые лакомые кусочки себе оттяпали и между собой поделили — нефть, газ, сталь, уголь. А знаешь какая у меня кликуха была тогда? Насос? Слышал обо мне? Не слышал? Да ты что, обо мне даже документальный фильм снимали. Но не совсем обо мне, а о всей нашей братве, но и про меня там сказали. А ты чего делал в девяностые?
— Я в ГИТИСе учился на режиссера, — ответил Алмаз, — и параллельно брал уроки вокала.
