— А как? — нахмурилась Кейт, оттягивать время, прежде чем кто-то внизу спохватится о ее отсутствии, становилось все тяжелее, силы быстро покидали ее — чудовищный удар топора, похоже, вывихнул челюсть. — Фанфары и песнопения? Очищающий огонь?
— Почему вы это говорите? — неожиданно спросил Дениел, удивленно взглянув на нее, будто увидел в первый раз. — Чего вы хотите от меня?
— А чего ты хочешь от себя сам?
Дениел не ответил, его лицо омрачилось, словно голову посетила новая внезапная мысль, показавшаяся ему неприятной.
— Слышишь? — Кейт слабым кивком головы указала в пол, откуда доносились приглушенные звуки пальбы и крики спецназовцев, отчаянно сражающихся с бандитами. — Там гибнут люди, которых ты привел, и неважно, какие они — плохие или хорошие. Там мои друзья. За что они погибают, для какой цели? Ради тебя? А кто тебе дал право распоряжаться чьей-либо жизнью?..
— Они не хотели слушать, — тупо повторил Дениел. — Только месть…
— Мертвым безразлична месть, — ответила слабеющая Кейт, из последних сил собирая в кулак остатки самообладания, и Дениел дернулся, как от пощечины. Он уже слышал эти слова тогда, в ангаре, когда расправлялся со Смитом. Точно такие же, пустые, ничего не значащие слова. Никто и ничего для него больше не значит.
— Всего лишь слова, — вслух сказал он и вздохнул. — Слишком поздно. И бесполезно.
— Не поздно. Еще не поздно все изменить…
— Советы, слова. Да что ты можешь об этом знать? О боли, страхе. Одиночестве. Ты, такая молодая…
А сколько было бы сейчас его собственной дочери? Какой бы она была? Дениел до скрежета стиснул зубы и сильнее сжал рукоять нацеленного на агентку пистолета. Сейчас это уже не более чем сон, облако, эфемерный призрак, с каждым днем все дальше отдаляющийся за кулисы забвения. И никто ему не помог и не сделал чуда. Ни Дьявол, ни Бог. Хотя с первым он теперь уже наверняка скоро встретится. У него больше ничего не осталось. Но вынести эту ношу в одиночку ему уже было не под силу. Кто-то должен был разделить его боль.
— Слишком поздно. Это конец, — пробормотал Дениел и, взглянув на перстень на указательном пальце, нажал на курок.
Но выстрела не произошло — защитный механизм, не опознав отпечатки противника, заблокировал пусковую систему пистолета.
— Что за… — опустив ствол, Дениел удивленно посмотрел на мигающую красную лампочку на рукояти и попробовал выстрелить еще раз, быстро нажимая указательным пальцем на вмертвую застывший курок.
Здание содрогнулось от удара врезавшегося самолета, и несколькими этажами выше оглушительными выстрелами из пушек загрохотали взрывы, словно приветствуя жертвы, доставленные на алтарь.
«Самолет», — запоздало сообразила Кейт, и в следующий миг на нее с Дениелом обрушился потолок. Ударная волна, хлесткой оплеухой двинув по голове, смяла, обездвижила, впечатав щеку в накренившийся пол.
Они не успели.
* * *
Время — как взмах крыла бабочки. Смазанный, неуловимый…
Она дожидается своего часа где-то внутри каждого из нас. Мы же продолжаем бежать, с легкомысленным упорством стачивая жизни, подобно разноцветным мелкам, рисующим на асфальте…
Спотыкаемся, падаем. Не успевая разглядеть в короткой, отпущенной нам суете самого главного.
Кто сказал? Когда?
…Один-единственный взмах, застывший в бесконечности.
А может быть, бабочка — это наша душа. Спугнешь — и не поймаешь ничего. Кроме воздуха, который глухим шлепком отзовется в запоздало сомкнувшихся ладонях.
Как бы ни старался.
Больше никогда…
К своему удивлению, она не ощущала ни боли, ни страха. Время словно остановилось. Словно бы она долго-долго куда-то шла, сама не ведая пути и цели, и наконец дошла. Так и не определив своей настоящей цели. Но зато теперь сможет отдохнуть и узнать наконец нечто важное. Кейт попыталась пошевелиться, но лишь чувствовала, как из нее теплыми струйками, бегущими по пальцам и спине, неторопливо уходит жизнь.
А может, это просто сон? Кейт вспомнилась колыбельная, та самая песенка, единственный маленький осколок из разбитого калейдоскопного панно, безвозвратно утраченного детства. Отголоски того, давно утерянного безмятежного времени, что она росла, окруженная заботой и вниманием людей, которых по-настоящему так никогда и не узнала. Но что на самом деле делает людей родными, сращивает их, скрепляет надежнее самого прочного клея? Обязательства, клятвы или брачные узы, генетическое родство… А может быть, простое внимание и забота о близких. Любовь. Ведь, чтобы взрастить ее, подобно ростку, даже в душе иссохшей и растрескавшейся, подобно плохо обожженной глине, нужно всего лишь немного терпения.
И немножко тепла. Самую малость.
Кейт было очень холодно. Она попыталась пошевелиться, чтобы поменять положение тела, и не смогла из-за навалившихся со всех сторон обломков…
И тогда Кейт тихонько запела, с трудом разлепляя непослушные губы, на которых так и не запеклась кровь.
* * *
Дениел, превозмогая боль, поднялся и оглядел царившее кругом разрушение. Часть потолка полностью провалилась под весом огромной титановой балки, которую сместило натиском давящих сверху разрушенных этажей. Столы, стулья, смятая офисная мебель и прочая утварь, мигом превращенная в бесформенный хлам. Им. Его руками.
Маленький бельчонок,
Пора тебе в кровать,
Завтра день ведь долог,
И нужно отдыхать.
— Что же это…
Он провел пальцами по глазам, стараясь отогнать клубящуюся пелену перед глазами, но запоздало сообразил, что это вызванная разрушениями строительная пыль. Сверху доносился рев бушующего пламени, в ноздри ударил сладковатый смрад керосина… На зубах заскрипели мельчайшие частицы бетонной крошки.
Вот и все. Все закончено — конец пути и мести. Но, к собственному ужасу, Дениел осознал, что демоны, терзавшие душу, которых он столько времени, так тщетно пытался изгнать из себя кровью и человеческими страданиями, никуда не делись. Наоборот, они только заверещали с новой силой, словно глумясь над его беспомощностью. И где-то среди корчащихся в безумных гримасах рож демонов и всех тех, кого он замучил или убил, в ослеплении верша свой суд, на него смотрели родные лица дочери и жены. Он знал это. Смотрели и осуждали его.
Но ничего уже нельзя было изменить. Слишком поздно. Что же он наделал…
— Отпустите меня! — скрежеща зубами, простонал пошатывающийся человек, вцепившись пальцами в волосы. Резко распрямился, словно пьяный, которого насильно макнули в ушат с водой. — Пожалуйста, отпустите! Я больше не могу! Я больше не хочу так жить! Лиз, скажи им! Умоляю тебя, скажи…
Неожиданно в царящем кругом хаосе он снова различил тот самый звук, который донесся до него в первые секунды, когда вернулось сознание. Он огляделся, отчаянно напрягая слух. На мгновение призрачный, знакомый мотив заглушил натужный скрип перекрытий над его головой — уцелевшая часть потолка, на которую прессом давили горящие останки самолета несколькими пролетами выше, грозила вот-вот обрушиться. Ему на голову упало несколько пригоршней раскрошенного бетона.
