— Твоего отца? — прошептал Карло. — Твоего
отца! — буквально выплюнул он. Похоже, он находился на грани
истерики. — Посмотри на меня, Марк Антонио! — обрушился он на
Тонио. — Посмотри на меня! Твой отец — я!
Тонио закрыл глаза.
Но продолжал слышать этот голос, который становился все
громче, все тоньше, был уже почти на грани срыва:
— Она носила тебя в своем чреве, когда пришла в этот
дом! Ты — дитя моей любви к ней! Я твой отец, а должен уступить место
сыну-ублюдку! Ты слышишь меня? И слышит ли меня Господь? Ты мой сын, а тебя
поставили выше меня. Вот что она может и должна сказать тебе!
Он замолк, словно горло у него сжалось.
И когда Тонио открыл глаза, то увидел сквозь слезы, что лицо
Карло превратилось в маску боли, а Марианна стоит рядом с ним и закрывает ему
рот дрожащими руками. Карло резко отпихнул ее.
— Он украл у меня жену! — закричал он. — Он
украл у меня сына! Украл этот дом! Отобрал у меня Венецию, отобрал мою
молодость! Но я скажу тебе: больше он не будет надо мной властвовать! Посмотри
же на меня, Тонио, посмотри! Поверь мне и послушайся меня! В противном же
случае — и да поможет мне Бог! — я заявляю, что не собираюсь отвечать за
то, что может с тобою случиться!
Тонио вздрогнул.
Эти слова словно ударили его физически, хотя были
произнесены так быстро и Тонио едва мог вспомнить их звучание, их буквальный
смысл. Но это было похоже на беспощадный, беззвучный удар — как обухом по
голове.
Он почувствовал, как в комнате нагнетается атмосфера уныния
и страха. Словно огромная туча начала сгущаться вокруг него смертоносным
кольцом и в считанные мгновения окутала его, как саван. Закрыла от него
Марианну и Карло, оставила в этом сумрачном месте его одного, оставила безмолвно
стоять и неотрывно смотреть на мерцающие огоньки, медленно проплывающие за
окном, там, внизу, по каналу.
Тонио знал это, знал уже тогда, когда этот человек впервые
обнял его, он постоянно слышал это во сне. Он знал это, когда его мать бежала
по темной комнате, шепча: «Закрой дверь! Закрой дверь!» Да, он это знал.
И все же всегда оставался шанс, что это неправда, просто
ночной кошмар, лишенный всякого основания, какое-то ложное заключение,
построенное более на воображении, чем на реальных фактах.
Но это было правдой. А если так, значит, и Андреа тоже это
знал.
То, что сейчас произошло, не имело значения. И было не
важно, уйдет ли он сейчас или останется, что-то скажет или не скажет. У него не
было ни воли, ни цели. И было не важно, что кто-то где-то придал голос этой
тоске. Это плакала его мать.
— Запомни мои слова, — прошептал Карло.
Смутный его силуэт снова материализовался перед Тонио.
— Что, ваши слова? — вздохнул Тонио. «Мой отец.
Этот человек — мой отец!» — Так вы угрожаете мне? — прошептал он и выпрямился,
глядя прямо перед собой. — Вы даете мне совет, и вот уже мы воссоединяемся
как отец и сын?
— Прими мой совет! — крикнул Карло. — Скажи,
что не можешь жениться! Скажи, что примешь духовный сан! Скажи, что врачи
признали тебя физически неполноценным! Мне все равно, что ты скажешь! Но скажи
это и подчинись мне!
— Все это ложь, — ответил Тонио. — Я не могу
этого сказать.
Он почувствовал страшную усталость. «Мой отец». Эта мысль
разрушала его сознание, на периферии которого, все дальше проваливаясь в хаос,
находился Андреа. Самым горьким, самым ужасным разочарованием оказалось то что
Андреа был ему дедом, а не отцом. А настоящий его отец — этот безумный,
отчаявшийся человек, стоящий перед ним.
— Я был рожден не вашим ублюдком! — возразил
Тонио, едва выговорив эти слова. — Я родился под крышей этого дома как
законный сын Андреа. Я не смогу этого изменить, даже если ваши проклятия
разнесутся от одного конца Венето
[25]
до другого. Я Марк
Антонио Трески, и я должен выполнить долг, который возложил на меня Андреа
Трески. Мне не вынести ни его загробных проклятий, ни проклятий всех тех, кто
нас окружает и кто не знает и половины всех наших тайн!
— Так ты идешь против своего отца! — зарычал
Карло. — Тогда тебе придется вынести мое проклятие!
— Пускай! — поднял голос Тонио. Оставаться здесь,
продолжать этот разговор, отвечать сразу и за все было величайшим испытанием в
его жизни. — Я не могу пойти против этого дома, этой семьи и человека,
который знал все это и выбрал путь для нас обоих.
— Ах, какая преданность! — Карло вздохнул, губы
его вновь растянулись в улыбке. — Не важно, сколь сильно ты ненавидишь
меня, сколь сильно ты желаешь уничтожить меня, ты никогда не пойдешь против
этого дома!
— Но я вовсе не ненавижу вас! — вскричал Тонио.
И ему показалось, что Карло, захваченный врасплох
страстностью этого крика, посмотрел на него с отчаянным, внезапно нахлынувшим
чувством.
— Но ведь и я никогда не ненавидел тебя! —
выдохнул он, словно впервые осознав это. — Марк Антонио, — произнес
он, и не успел Тонио остановить его, как Карло притянул его к себе, и они
оказались так близко, что могли заключить друг друга в объятия.
На лице Карло читалось изумление и едва ли не ужас.
— Марк Антонио! — произнес он сорвавшимся
голосом. — Разве я когда-нибудь тебя ненавидел...
Глава 5
Шел дождь, наверное, один из последних в эту весну. И был
таким теплым, что никому не докучал. Из-за дождя площадь казалась сначала
серебряной, а потом — серебристо-голубой, и пространство ее время от времени
превращалось в единую мерцающую водную гладь. Закутанные в плащи фигуры
метались между пятью арками собора Сан-Марко. В открытых кофейнях чадили
фонари.
Гвидо никак не мог напиться допьяна, хотя ему хотелось погрузиться
в хмельное забытье. Ему не нравилось это шумное и ярко освещенное место, но в
то же время здесь он чувствовал себя в безопасности. Только что он получил из
Неаполя свое жалованье и теперь размышлял, куда лучше поехать — в Верону или
Падую. А этот город был действительно великолепен. За все время его скитаний он
оказался единственным местом, стоящим того, что о нем говорят. И все же он был
слишком тесным, слишком темным, слишком стесняющим. Ночь за ночью Гвидо
отправлялся на площадь только для того, чтобы увидеть широкую полосу земли и
неба и ощутить возможность дышать свободно.
