Снова – он и окружность.
Потом – вопрос.
Который Ри с огромным удивлением расшифровал как тождество – она нарисовала себя и его. И замкнутый круг между ними.
Ри задумался. Потом кивнул.
– Да, подруга, – произнёс он вслух. Горло после долго молчания тут же стало саднить. – Вот это ты права.
И невесть зачем кинул ей картинку – кладбище на Гатчине, могильный камень, улыбающееся лицо Джессики, осень, прозрачное небо.
Её ответ был подобен взрыву.
Она «говорила» очень быстро, понятия, эмоции, символы набегали друг на друга. Ри всматривался в транслируемый ею «видеоряд» и вдруг с огромным удивлением заметил, что перед ним мелькнула парочка смутно знакомых картин.
И первая, и вторая картины были из юности. Одна – огромная кластерная станция Бардов, или что-то, очень на неё похожее. Вторая – формирующийся возле потухающей звезды корабль Сэфес.
Собеседница заметила, что он узнал эти картинки, остановила ряд, подвесила картинки одну над другой, а между ними снова поместила знак тождества.
А потом добавила третью картинку. Камень с могилы Джессики, и…
…и ещё одно тождество.
Ри замер.
Что, что, что, что…
Она снова повторила три картинки. И стала сводить каждую с каждой. Картинок с Джессикой стало две, и обе они наложились на изображения станции и корабля.
Ри помедлил. Потом осторожно сделал короткий ряд.
Камень – тождество – станция – тождество – живая Джессика – незамкнутый круг.
Её ответ был краток и лаконичен настолько, насколько это вообще было в тот момент возможно.
Замкнутый круг.
Ответ верен.
* * *
После того, как Ри вывел катер во вторую точку прохода, он понял, что дальше двигаться пока что не в состоянии. «Разговор» измотал его настолько, что сил не осталось совершенно. Ри слез с ложемента, вытащил из пакета, который сунул ему Скрипач, пирожок с рисом, принялся жевать. Понял, что всухомятку есть не получается, попросил у катера стакан воды. Да, Рыжему за эти пирожки медаль дать нужно… Добрый Рыжий, хороший Рыжий, никогда не позволит ближнему своему с голодухи подохнуть. Заботливый. Все бы такие были в этой жизни, так, наверное, горя в мире было бы меньше. Доев пирожок, он прилёг на ложемент, закрыл глаза. Спать, конечно, не получится, но хоть полежать вот так, прийти в себя немного…
Совсем они отвыкли от всего, совсем. Ри вспомнил звероферму, которую когда-то видел. Звероферму и норок в клетках. Экскурсия? Кажется, да. Или по работе что-то там нужно было… служитель, который сопровождал их группу, пояснил: даже если открыть клетки, норки не убегут. Они настолько привыкли жить за решёткой, что окружающий мир для них теперь – нечто непонятное и страшное. Мало того, если попробовать вытащить зверька на волю, он будет изо всех сил цепляться за свою тюрьму. Чтобы, не дай-то бог, её не покинуть.
Почему это всё получилось, думал Ри, лёжа на ложементе и глядя в потолок каюты. Потому что мы пошли на принцип тогда? Потому что поняли, что Официальная собирается сделать большую гадость? Потому что перепугались за Терру-ноль, которую якобы (именно что якобы!) с помощью неудачного эксперимента кто-то мог уничтожить?
Ну да, отчасти это так.
А с другой стороны…
Мы почувствовали со стороны Официальной какую-то ложь, какую-то фальшь. Нас напугали не столько эксперименты, сколько факт того, что нас подставили – когда едва не убили Скрипача. Когда мы поняли, что мы – живые игрушки в чьих-то руках, что мы не владеем ситуацией.
Надо было тогда быть хитрее и умнее. Надо было выбираться с планеты и только потом увольняться… или бежать, по обстоятельствам. Надо было проявить терпение, тянуть ситуацию, изучать площадки, играть…
Но мы не умеем играть! Мы слишком честные для того, чтобы играть, до глупости порой честные. Тот же Ит… После того, как ему сняли первую метаморфозную форму, треклятого этого Пластину, которого он ненавидел… да он же как ребёнок радовался! Они тогда с Джесс приехали на Котельническую, а он только-только вернулся из больницы, от Волка. В больнице ему искромсали полтела, руки, ноги, всё в бинтах, в пластырях. А он сидел на кухне, пил чай и – светился от счастья.
– Отдаю команду, а форма не работает! Ри, представляешь! Не работает!.. Потому что работать нечему! Всё, оно всё кончилось!..
Позже Джессика сказала – он избавился от той лжи, которая его тяготила. Пусть через боль, но избавился. Причём ото лжи внутренней, которая куда как хуже, чем любая внешняя. Он был готов заплатить эту цену – за свободу.
Цена… Ри вспомнил – одна из кукол мисс Гоуби, мастера-кукольника, которая делала омерзительные, совершенно омерзительные с этической точки зрения работы. Да, всё так, они отрабатывали Онипрею, именно тогда он встретился с Джессикой (события описаны в книге И. Эльтерруса и Е.Белецкой «Стоя на краю неба»). Кукла изображала когни, стоящего на цыпочках, прогнувшегося, словно в прыжке, с крыльями за спиной, вот только крылья были сделаны из отрезанной вывернутой кожи, и перья росли из сочащихся свежей кровью ран. Как называлась эта работа?.. «Любой ценой», кажется? Концепция автора была раскрыта в описании работы: стремясь к недостижимой иногда цели, существо готово отдать за это любую цену. Например, заплатить болью и смертью за полёт. Если душе для стремления в небо не хватает крыльев, то можно изувечить тело, но создать эти крылья – и взлететь.
Мисс Гоуби, насколько помнил Ри, убил Ит… да, верно. Значит, любой ценой… Может быть, не стоило убивать эту женщину тогда – ведь она поняла что-то такое, что они поняли значительно позже. Но в тот момент они были молодыми, гордились своей работой и всегда выполняли приказы. Даже в голову не приходило ослушаться.
Такая вот свобода…
А сам Ри, он что, лучше?
Ничем не лучше. Даже хуже порой. Вот только не нужно про это, а то скоро надо двигаться дальше, а если про это думать, то он будет думать долго. Ох и долго. Сидеть, меланхолично жевать пирожки и думать.
Наверное, лучше не уметь думать.
Вообще.
Просто брать и делать.
09
Четыре
Deus
Возвращение
Сейчас у него было два варианта – либо идти в систему, в которой некие существа из Индиго выращивали корабли для Сэфес, либо отправиться в Мадженту, к другим существам, которые создавали станции для Бардов. При воспоминании и об одних, и о других на Ри накатывала оторопь. Ему не хотелось общаться ни с теми, ни с этими.
Да и чувствовал он себя…
Сидя на ложементе с очередным пирожком в руке, Ри размышлял.
Во-первых, не оставляло ощущение абсолютной нереальности и алогичности происходящего. И вовсе не потому, что он отвык, нет! Привычки ни при чём, за свою жизнь он повидал многое и привык ко многому. Чем только не приходилось заниматься, но… вот такого ощущения он раньше никогда не испытывал.
