— С той брюнеткой, да? С барышней Железной, Оловянной или Медной? — сострил он.
— Серебряной.
— Ну так бери ее с собой. Мы начинаем в восемь, если опоздаешь — ничего страшного.
Он похлопал меня по спине и исчез. Как-то слишком уж по-отцовски он со мной держится. Хочет заручиться поддержкой единомышленника, или же… или же, вдруг осенило меня, барышня Серебряная нравится ему чуть больше положенного? А почему бы и нет, собственно? Почему не зайти к нему вечером? Может, наш зверинец тоже покажется Ленке интересным?
— Вы опять мне звоните? — ласково приветствовал меня по телефону ее голос.
— Всего-то второй раз. Мы не могли бы встретиться сегодня вечером?
— Думаю, нет. Мне не хотелось бы стать для вас чем-то будничным.
— Я рад, что вы так обо мне заботитесь. Но если вы так обо мне заботитесь, то не надо мучить меня своим отсутствием.
— Гм, — хмыкнула она. Некоторое время в трубке царила тишина, прерываемая двумя далекими голосами, отменяющими заказ на поставку какого-то пива.
— Вы были вчера у барышни Каэтановой? — ожила наконец моя собеседница.
— Не был.
— Тогда прощайте.
И она повесила трубку.
Я тут же снова набрал ее номер.
— Зверэкс.
— Нас разъединили.
— Нас? Вы ошибаетесь. Это Зверэкс.
Чужой женский голос.
— Я только что говорил с барышней Серебряной, но нас прервали.
— Товарищ Серебряная недавно ушла и вернется после обеда.
— Простите, а вы не знаете, куда она ушла?
— Не знаю.
Я швырнул трубку. Значит, вот вы как, красавица?!
— Мне надо уйти ненадолго. Буду после обеда, — рявкнул я Анежке. Она понимающе улыбнулась. Я пулей вылетел из редакции.
Как я и предполагал, она оказалась на месте. Я увидел ее сквозь застекленные двери еще из коридора. Она восседала в желтом платье с большим декольте на груди и на спине за письменным столом, по которому прогуливался зеленый попугай, с серьезным видом державший в клюве авторучку. За другим столом сидела седая дама в очках.
Я открыл дверь.
— Здравствуйте.
Обе посмотрели на меня, и барышня Серебряная резко втянула воздух и приняла несчастный вид.
— Здравствуйте, — робко повторил я и приблизился к ее столу. — Я из сельхозкооператива в Кунратицах по вопросу о разведении улиток. В последний раз вы нам прислали одних самцов.
Невзирая на свой несчастный вид, барышня Серебряная с ходу включилась в игру.
— Вы тамошний зоотехник?
— Да, с вашего позволения.
— А какая оценка была у вас на выпускном экзамене по зоологии?
— Удовлетворительно, с вашего позволения.
— Я напишу вашему председателю. Вас надо отправить на переэкзаменовку.
— Господи, да за что же, с вашего позволения?!
— Дорогой товарищ! С тех самых пор, как Господь Бог начал сотворять животных, улиток он выпускает только в гермафродитном варианте.
— А не мог, с вашего позволения, Божий ОТК все же проморгать брак?
Седая дама расхохоталась генеральским раскатистым смехом, и представление закончилось. Барышня Серебряная кисло улыбнулась.
— Вы пойдете обедать? — спросил я. Она глянула на часы. Зеленый попугай подковылял к краю стола и подставил мне головку с авторучкой. Я взял ее, написал в блокноте, лежавшем на столе: «Если не пойдете со мной, я начну признаваться вам в любви. Вслух!» И произнес:
— Симпатичная птичка. Как ее зовут?
— Уильям, — сообщила барышня Серебряная убийственным тоном и обратилась к седовласой коллеге: — Госпожа Бенешова, можно мне уже пойти обедать?
Седовласая дама оценила меня сквозь очки. Я одарил ее эффектной улыбочкой.
— Конечно-конечно, девочка, — сказала дама. — Черепашек вы уже зарегистрировали?
— Еще нет.
— Тогда я сама это сделаю.
— Спасибо, госпожа Бенешова.
Барышня Серебряная встала, попугай гортанно запротестовал.
— Не ревнуй, Уильям! — одернула его Серебряная. Птица довольно закудахтала и принялась, подражая дудке, исполнять «Марш кадетов». Барышня Серебряная мельком погляделась в большое зеркало на стене, прошлась рукой по своей вихрастой головке и двинулась вперед в ритме марша.
Я тронулся за ней, не в силах оторвать взгляд от ее изумительной попки.
— Ну и нахальный же вы тип! — подначила она меня на лестнице.
— Я лишился свободы выбора. Меня неудержимо влечет к вам.
— Надо же! Я вчера сказала, чтобы вы отправлялись к барышне Каэтановой.
— Вы что, не понимаете, что требуете от меня невозможного?
— Послушайте… — произнесла она и остановилась. Какой-то торопыга налетел на нее сзади, обнял куда сильнее, чем было необходимо, если судить по силе столкновения, и вежливо извинился. Июльское солнце плавило улицу, и барышня Серебряная в своем желтом платье казалась почти негритянкой.
— Послушайте, — повторила она. — Что я действительно не люблю, так это разбивать чужие отношения.
Я знаю, что вы чудо, барышня Серебряная, сказал я про себя, а вслух проговорил:
— Не было никаких отношений. Во всяком случае с моей стороны.
— Тем хуже. Кто мне совершенно отвратителен, так это мужчины, которые хотят только попользоваться, а обязательств на себя не берут.
— Я не хочу вами попользоваться, а обязанным вам готов быть всю жизнь до самой смерти!
— Я не о себе. Я о вашей девушке.
— Она больше не моя девушка.
Серебряная помрачнела и отрезала:
— Значит, у вас сейчас вообще нет девушки!
Мы свернули на Вацлавскую площадь. Из магазина грампластинок раздался голос вчерашнего саксофона-баритона.
— Слышите? Конипасек!
— Конопасек, — исправила она меня и вздернула подбородок. Никогда раньше мне не приходилось видеть ничего более прекрасного, а зрение у меня было острое.
— Можно мне хотя бы задать вам один вопрос?
— Пожалуйста.
— Почему же тогда вы согласились вчера на свидание со мной?
Она молчала; только упрямо стучала каблучками своих коричневых туфелек.
— Почему, барышня Серебряная?
Мой заданный вкрадчивым тоном вопрос явно проник ей в душу. Она пожала плечами. Одно из них выскользнуло из декольте — Господь Бог изготовил его из светло-коричневого бархата.
