Амо не может наглядеться на это сокровище. Как же — старые книги, свитки, сокровенное знание. Он похож то ли на охотника, то ли на диггера. Однажды он шутя сказал, что его призвание — исследовать кишки Господни. Это тяжкий труд в дерьме, но находишь утешение в том, что это божественное дерьмо. Он долго тянет время, но потом уступает и соглашается преподать Анхелю урок истории.
Они пьют портвейн из рифленых хрустальных бокалов, похожих на флейты, покрытые странными снежинками — изящными знаками неведомой тактильной азбуки. Прошлой ночью они покинули штат Колорадо. С массой предосторожностей. Постоянно оглядываясь в поисках хвоста. Автобусная станция, ярмарка, подземный гараж, множество неожиданных левых поворотов. Наконец, аэропорт. Они летят под вымышленными именами в Сиэтл, проводят ночь в затрапезном мотеле, потом придумывают себе новые имена и едут автобусом в аэропорт Портленда, еще одна смена имен и скорый перелет челноком в Сан-Франциско. За это время они успели побывать десятком разных людей, у Исосселеса не было ни малейшего шанса выследить их.
И вот теперь они сидят в потрепанных креслах на импровизированной веранде, смотрят на пейзаж, состоящий из запущенных садов. Странные люди, почва здесь не годится даже для выращивания моркови, но они решили насадить целые леса, создать тропический рай в миниатюре, и диковинные растения теснятся буквально друг на друге. Они обсуждают Каббалу среди извращенных садов Семирамиды, подвешенных среди кварталов большого города. Огни городского центра отбрасывают в небо белесый отраженный свет, гася звезды.
Амо говорит без умолку.
— О составителе книги Сефер ха-Завиот я не знаю ничего, кроме того, что он был одним из авторов Септуагинты.
Анхель медленно качает головой из стороны в сторону, он молчит, но в глазах его застыл не высказанный даже шепотом вопрос.
— Септуагинта — так назвали делегацию из семидесяти двух ученых евреев, по шесть человек от каждого колена Израиля. Они пришли в Египет в 250 году до Рождества Христова, чтобы перевести книги еврейского закона с еврейского языка на греческий. Это был первый перевод Пятикнижия на другой язык. То была сделка: Птолемей II освобождал тысячу еврейских рабов из своих тюрем в обмен на перевод.
В садах гуляет ветер, Анхель чувствует запах ночи. Видит маленькие комнатные растения, выброшенные в пустынный вельд. Он знает, какими тесными были темницы, но не знает, что плохого могли сделать сидевшие в них люди.
— Птолемей ненавидел евреев, — говорит Амо, — ненавидел евреев, но любил книги. В тот раз книги взяли верх.
Слева на крыльце появляются два брата, они говорят по-испански, слов не слышно, но зато ясно различимы каденции речи. Один, младший, садится на желтые перила, скрипнувшие под тяжестью десятилетнего тела. Старший брат становится перед ним, наматывая на ладони белую ленту, тонкие белые полоски постепенно закрывают оливковую плоть. Он мотает медленно, добросовестно выполняя свою работу.
— В 640 году нашей эры библиотека была сожжена Амру ибн эль-Ассом по прямому указанию халифа Омара, — продолжает Амо. Не может быть других слов, кроме слов Бога, а Бог сказал не больше того, что есть в Коране.
Анхель подается вперед и наливает портвейн в бокалы. Бутылка еще полна, и ее тяжело наклонять. Жидкость чернее ночи и вытекает из горлышка, как расплавленная смола.
— Говорят, что библиотека горела месяц, — говорит Амо, и слова слетают с его губ, словно горячие болванки. Прошло две тысячи лет, но он до сих пор не может простить. — Думали, что свиток погиб.
На другом конце крыльца процесс обматывания закончился, и мальчики встали друг перед другом. Ноги расставлены, руки подняты, старший подставляет младшему раскрытую ладонь как мишень, младший, сжав кулаки, пытается обратить их в оружие, но он еще слишком мал и не научился наносить удары телом, перемещать вес, работать сериями, и именно этому искусству учит его сейчас старший брат.
Анхель очень хорошо понимает, что происходит. Берегись, двигайся, по статичной цели легче бить, не веди правой, береги ее для решающего удара, удар левой, удар левой, удар левой, правой по корпусу, хорошо, теперь апперкот левой, если он еще стоит, и так далее, и так далее — ночь длинная.
— В 1000 году нашей эры по Иерусалиму поползли слухи, что три еврея проникли в большую библиотеку Александра до поджога. Из этих троих один исчез в бескрайних песках Синая, один утонул в море по дороге в Дамаск, а последний был схвачен дворцовой стражей, не успев покинуть Александрию. Украденные из библиотеки книги он спрятал где-то в городе. Он предстал перед высшим советом, и ему задали несколько вопросов. Он предпочел не отвечать на них, за это его тело скормили тому же огню, который превратил в пепел александрийскую библиотеку. Его жгли целый день, так как огню отдавали по одной конечности, начав с кончиков пальцев ног. О Сефер ха-Завиот говорили, что этот свиток, пробудившись, сам покинул Египет.
Анхель медленно встает и, чтобы не скрипнуть половицей, разувается и на цыпочках идет в комнату за сигаретами. Проходя мимо комнаты Койота, он вдыхает трубочный дым, тяжелый мускусный дух и аромат вишни, смешанный с ночными запахами. Койот курит трубку, только когда думает о важных вещах. Анхелю нечего сказать в свое оправдание — он просто курит. Когда Анхель возвращается, Амо сидит в той же позе, сохраняя молчание.
— Мы закончили Иерусалимом, — говорит Анхель.
Амо поднимает брови.
— Где-то еще? — спрашивает Анхель, даже не пожав плечами.
— Да, но не надолго, — отвечает Амо.
Он замолкает, прикуривая от протянутой Анхелем спички. Потом прикуривает Анхель, и два огонька светятся, подрагивая в невидимых руках.
— Двадцать пятого ноября 1095 года на Клермонском Соборе Папа Урбан II объявляет исламу священную войну. Турки-сельджуки обратились в ислам и захватили Анатолию в Малой Азии. Они отобрали эту землю у христианской Византийской империи. План был хорош, но время оказалось неподходящим. Урбан объединил Европу под своим знаменем. Он хотел выбить турок с захваченных ими земель, омыть эти земли кровью неверных и совершить после этого марш на Иерусалим. Он не спал ночами, думая о теле Христа, погребенном на землях, оскверненных язычниками. В начале мая 1099 года группа евреев и мавров на борту контрабандистского судна отплыли от берегов Испании. Это было неудачное время для плавания по морю, только-только начались летние штормы, отплыли двести человек, к месту назначения прибыли сто. Сефер ха-Завиот был спрятан в побеге корицы. Говорят, что от свитка до сих пор исходит необычайно тонкий и приятный аромат коричного дерева. Они успели как раз вовремя.
Два месяца спустя, седьмого июня 1099 года, крестоносцы представляют собой жаждущую и распутную толпу. Большинство едет верхом на ослах, так как жеребцы остались гнить на полях сражений в Сирии. Осел к ослу стояли они у стен священного Иерусалима. Какая гадость. Они поют гимны, спешиваются и семь раз босиком обходят город. Следуют бесконечные молитвы. Некоторые постятся. Строят осадные башни. Пятнадцатого июля 1099 года они врываются в город. Это одно из истинных чудес христианства. За два дня крестоносцы убили в городе всех мужчин, женщин и детей, живших в самом святом из земных городов. Иерусалим стал колонией Ватикана.
