Этот роман посвящаю с любовью: Стэну и
Кристоферу Райсам, Гите Мета, подвигнувшей меня на его создание, сэру Артуру
Конан Дойлу, сочинившему прекрасные рассказы о мумиях «Экспонат № 249» и
«Кольцо Тота», Генри Тайдеру Хаггарду за его бессмертный роман «Она», а также
всем, кто вдохнул жизнь в «мумию» в рассказах, романах и фильмах.
Особенно благодарная своему отцу, который не
раз уводил меня с разных мистических представлений, ибо я до такой степени
боялась «мумии», что, даже стоя в фойе, покрывалась мурашками, едва заслышав
зловещую музыку.
Хочу выразить особую признательность Фрэнку
Кенигсбергу и Ларри Санитски за их горячую поддержку моей работы над «Мумией» и
за их вклад в разработку сюжета.
Часть первая
Глава 1
Вспышки фотокамер на мгновение ослепили его.
Как жаль, что он не может прогнать репортеров.
Они толкутся возле него месяцами – с тех самых
пор, когда среди этих унылых холмов к югу от Каира были обнаружены первые
археологические находки. Как: будто они понимали, что происходит. Как будто им
было ведомо, что после долгих лет работы Лоуренс Стратфорд наконец-то
приблизился к главному открытию своей жизни.
И вот они здесь – со своими аппаратами с
надоедливыми вспышками. Они чуть не сбили его с ног, когда он пробирался по
грубо высеченной в горе тропинке к письменам, видневшимся на полураскопанной
мраморной двери.
Ему показалось, что сумерки слишком уж
внезапно сгустились. Он видел буквы, но не мог их различить.
– Самир! – крикнул он. –
Посвети!
– Хорошо, Лоуренс.
Сразу же за его спиной зажегся фонарь, и
желтый луч высветил каменную плиту. Так и есть, иероглифы – глубоко врезанные в
итальянский мрамор, залитые изумительной позолотой. Такой красоты он никогда
раньше не видел.
Он почувствовал осторожное прикосновение руки
Самира и начал читать вслух:
– «Расхитители могил, убирайтесь прочь от
этой гробницы, иначе вы разбудите ее обитателя и гнев его выйдет наружу. Рамзес
Проклятый мое имя…»
Он бросил взгляд на Самира. Что бы это могло
значить?
– Продолжай, Лоуренс, ты переводишь
гораздо быстрее меня, – сказал Самир.
– «…Рамзес Проклятый мое имя. Некогда
повелитель Верхнего и Нижнего Египта, покоритель хеттов, строитель храмов,
любимец народа, бессмертный страж египетских царей и цариц. В год смерти
великой царицы Клеопатры, когда Египет превратился в римскую провинцию, я
приговорил себя к вечной тьме. Трепещите, вы, кто позволит лучам солнца
проникнуть в эту дверь…»
– Чушь какая-то, – прошептал
Самир. – Рамзес Великий правил за тысячу лет до Клеопатры.
– Но эти иероглифы, без сомнения,
относятся к эпохе девятнадцатой династии, – возразил Лоуренс. Нетерпеливым
движением он отбросил в сторону заслонявший письмена камень. – Взгляни,
надпись повторяется – на латыни и на греческом. – Он помолчал, потом быстро
прочитал последние три строчки на латыни: – «Предупреждаю: я сплю – так же как
спит земля под ночным небом или под снежным покровом. И если меня однажды
разбудить, со мной не справиться никому».
Лоуренс молча вглядывался в надписи, снова и
снова перечитывая их. Он еле расслышал Самира:
– Не нравится мне это. Как ни крути,
похоже на проклятие.
Лоуренс неохотно обернулся и заметил, что
подозрительность на лице Самира сменилась страхом.
– Тело Рамзеса Великого покоится в
Египетском музее в Каире, – произнес тот.
– Нет, – возразил Лоуренс. Легкая
дрожь пробежала по его спине. – В Египетском музее покоится тело, но не
Рамзеса! Взгляни на орнамент, на печать! Во времена Клеопатры никто не умел
писать древние иероглифы. А эти письмена превосходны и сделаны рукой мастера – и
греческие, и латинские.
«Жаль, что здесь нет Джулии», – с грустью
подумал Лоуренс. Его дочь Джулия ничегошеньки не боялась. Эту минуту она
оценила бы, как никто другой.
Пробираясь по тропинке обратно, расталкивая
назойливых репортеров, он чуть не упал. И снова вокруг него замерцали вспышки.
Фотографы ринулись к мраморной двери.
– Пусть рабочие продолжают копать! –
крикнул Лоуренс. – Я хочу, чтобы они добрались до порога. Сегодня вечером
я собираюсь войти в гробницу.
– Лоуренс, не стоит торопиться, –
предостерег Самир. – Может, там внутри что-нибудь такое, что лучше не
выпускать наружу.
– Ты меня поражаешь, Самир! –
Лоуренс не скрывал раздражения. – Десять лет мы рыскали среди этих холмов,
надеясь, что нам наконец повезет. Эта дверь была замурована две тысячи лет назад,
и с тех пор ни один живой человек не притрагивался к ней.
Разозленный, он прорвался сквозь толпу
окруживших его репортеров. Пока эту дверь не откопали, ему необходимо было
уединиться в тиши своей палатки. В том возбужденном состоянии, в котором он пребывал,
Лоуренс нуждался в своем дневнике, единственном добром советчике. К тому же
сейчас он почувствовал, как измучила его дневная жара.
– Леди и джентльмены, пока никаких
вопросов, – вежливо сказал Самир. Верный друг, как всегда, защищал Лоуренса
от реального мира.
Стратфорд поспешно спускался по неровной
тропинке, то и дело подворачивая ногу, морщась от боли и с прищуром поглядывая
вниз, поверх мерцающих фонарей, на мрачную красоту освещенных палаток под
фиолетовым вечерним небом.
Скоро он добрался до спасительной зоны своего
походного стола и стула. Только одно расстроило его – взгляд стоявшего поодаль
и наблюдавшего за ним племянника Генри. Генри – такого неуместного и нелепого
здесь, в Египте, такого жалкого в своем вычурном белом полотняном костюме.
Генри – с неизменным стаканом шотландского виски в руке, с прилипшей к губе
неизменной сигарой.
Несомненно, Маленка была с ним, эта женщина из
Каира, исполнительница танца живота, которая отдавала британскому джентльмену
все заработанные деньги.
Лоуренс и так никогда не забывал о Генри, но
то, что сейчас племянник путался под ногами, просто выводило его из себя.
В благополучной жизни Лоуренса Генри оказался
единственным настоящим разочарованием – человек, не интересующийся никем и
ничем, кроме игорного стола и бутылки. Полноправный наследник стратфордских
миллионов, которому нельзя было доверить даже банкноту в один фунт.
