– До свидания, дядя Рэндольф. Он
наклонился и поцеловал ее.
– Я люблю тебя, малышка, – прошептал
он.
Это удивило его самого. Как и улыбка,
осветившая ее лицо. Неужели она поняла, что он хотел ей сказать? «Прости меня,
прости за все, малышка».
Наконец-то она одна на мраморной лестнице.
Все, кроме Алекса, ушли, и ей очень хотелось, чтобы он тоже ушел. Ей ничего
больше не было нужно – только бы остаться одной в тихом салоне «роллс-ройса»,
за стеклянными окошками, которые отрежут ее от шума внешнего мира.
– Послушай меня хоть раз, Джулия, –
говорил Алекс, ведя ее вниз по лестнице. – Я говорю от чистого сердца. Не
надо откладывать свадьбу из-за этой трагедии. Я понимаю твои чувства, но теперь
ты одна во всем доме. Я хочу быть с тобой, заботиться о тебе. Я хочу, чтобы мы
стали мужем и женой.
– Алекс, а я не хочу тебя
обманывать, – сказала она. – Я пока не могу принимать никаких
решений. Сейчас мне больше, чем когда-либо, нужно время подумать.
Вдруг она поняла, что не может его видеть – он
казался таким юным. А она, была ли она сама когда-нибудь юной? Возможно, этот
вопрос заставил бы дядю Рэндольфа улыбнуться. Ей двадцать один год. Но Алекс в
свои двадцать пять казался ей ребенком. Джулии больно было сознавать, что она
не любит его так, как он того заслуживает.
Алекс открыл дверь на улицу, и от яркого
солнечного света стало резать глаза. Джулия опустила вуаль. Репортеров не было,
слава богу, никаких репортеров, лишь большой черный автомобиль ждал с открытой
дверцей.
– Я не останусь одна, Алекс, –
ласково произнесла Джулия. – У меня там есть Рита и Оскар. И Генри
возвращается в свою старую комнату – дядя Рэндольф настоял на этом. Так что
народу будет даже больше, чем нужно.
Генри… Вот уж кого ей совсем не хочется
видеть! Какая злая ирония в том, что он был последним человеком, которого видел
ее отец перед смертью.
Когда Генри Стратфорд сошел на берег, его
атаковали журналисты. Испугался ли он проклятия мумии? Видел ли что-нибудь
сверхъестественное в той маленькой каменной пещере, где смерть настигла
Лоуренса Стратфорда? Генри молча стоял на таможенном контроле, не обращая
внимания на вспышки фотокамер. С ледяным спокойствием он смотрел на чиновников,
которые проверяли его чемоданы. Наконец он смог пройти вперед.
Сердце билось так, что звенело в ушах. Он
хотел выпить. Он хотел оказаться в тишине родного дома в Мэйфейре. Он хотел
встретиться со своей любовницей Дейзи. Он хотел чего угодно, кроме тоскливой
поездки с отцом. Забираясь на заднее сиденье «роллса», Генри старательно
отводил от Рэндольфа глаза.
Когда длинный, громоздкий автомобиль пробивал
себе путь, чтобы выбраться из пробки, Генри заметил Самира, приветствовавшего
группу одетых в черное мужчин – очевидно, сотрудников музея. Тело Рамзеса
Великого занимало всех гораздо больше, чем тело Лоуренса Стратфорда, которого
по завещанию покойного захоронили без особых церемоний в Египте.
О господи, отец ужасно выглядит! За одну ночь
он состарился на десять лет. И волосы растрепаны…
– У тебя есть сигареты? – отрывисто
спросил Генри. Рэндольф, не глядя, протянул тонкую сигару и спички.
– Этот брак по-прежнему очень
важен, – пробормотал он так тихо, словно разговаривал сам с собой. –
У новобрачной просто не хватит времени думать о делах. А пока я устроил все
так, что ты поживешь вместе с ней. Она не должна оставаться одна.
– О боже, отец, на дворе двадцатый век!
Какого черта она не может пожить одна?
Жить в этом доме, рядом с отвратительной
мумией, выставленной на всеобщее обозрение в библиотеке? Генри почувствовал,
как к горлу подступает тошнота. Он закрыл глаза, раскуривая сигару, и
постарался сосредоточиться на воспоминаниях о любовнице. Перед его мысленным
взором пронеслась вереница соблазнительных эротических картинок.
– Черт побери, ты будешь делать то, что я
говорю! – отрезал отец, но в голосе его не слышалось угрозы. Рэндольф
выглянул в окно. – Ты будешь жить там, и присматривать за ней, и делать
все возможное, чтобы она скорее согласилась на этот брак. Постарайся, чтобы она
не отдалилась от Алекса Мне кажется, Алекс уже начал ее раздражать.
– Неудивительно. Если бы у Алекса была
хоть капля здравого смысла…
– Замужество пойдет ей на пользу. И
вообще, брак: дело хорошее.
– Ну ладно, ладно, хватит об этом!
Дальше ехали в тишине. Пора обедать с Дейзи,
потом предстоит длительный отдых в собственной квартире, а потом он сядет за
игорный стол у Флинта – если удастся вытянуть у отца хоть немного денег…
– Он ведь не сильно страдал? Генри слегка
вздрогнул.
– Что? О чем ты?
– О твоем дяде, – сказал отец, в
первый раз посмотрев ему в глаза– О Лоуренсе Стратфорде, который только что
умер в Египте. Он долго мучился или умер сразу?
– С ним все было нормально, и вдруг через
минуту он уже оказался лежащим на полу. Он умер за считанные секунды. Зачем
спрашивать о таких вещах?
– А ты что, такой чувствительный,
мерзавец?
– Я ничем не мог помочь ему!
На миг к нему вернулись чувства, которые он
испытал в той тесной запертой клетушке, и даже почувствовался едкий запах яда
Генри явственно вспомнил то существо – ту тварь в футляре для мумий – и свое
жуткое ощущение, будто оно наблюдает за ним.
– Он был упрямым стариканом, – почти
шепотом сказал Рэндольф. – Но я любил его.
– Правда? – Генри резко развернулся
и уставился на отца. – Ты его любил, а он оставил все ей!
– Он очень много дал и нам –
давным-давно. Достаточно, более чем достаточно…
– Жалкие крохи по сравнению с тем, что
унаследовала она!
– Я не желаю говорить об этом.
«Терпение, – подумал Генри. –
Терпение. – Он откинулся назад, прижавшись к мягкой серой обивке. –
Мне нужно хотя бы сто фунтов. Если буду спорить, ничего не получу».
Дейзи Банкер смотрела сквозь кружевные
занавески, как Генри выходит из кеба. Она жила в просторной квартире над
помещением мюзик-холла, в котором пела с десяти вечера до двух ночи. Пышнотелая
зрелая женщина с огромными, вечно сонными голубыми глазами и серебристо-белыми
волосами. Голос у Дейзи был так себе, и она об этом знала, но она нравилась
публике, точно нравилась. Публика ее очень любила.
