Вопрос был в том, что ей делать со своей
свободой сейчас. Почему боль уже не терзает ее? Потому что новый ее мир так
чудесен. Потому что у нее есть все, о чем она мечтала в те последние несколько
месяцев, когда римская армия приближалась к Египту, когда Антоний впал в отчаяние
и тоску. Еще один шанс. Еще одна жизнь – без любви, опрокинувшей ее в темные
воды смерти; еще одна жизнь – без ненависти к Рамзесу, который не спас ее
легкомысленного любовника и не простил ей ее собственного падения.
– Ваше величество, вы сейчас где-то
далеко, – тихо произнес Алекс.
– Нет-нет, – ответила она. Вокруг
сияли огни. – Я с тобой, лорд Алекс. – В висящей под потолком
огромной хрустальной люстре сверкали миллионы крошечных радуг, она слышала
тоненький перезвон стеклышек, когда их колыхал легкий ветерок, дующий из
дверей.
– О, посмотри, вон они! – воскликнул
внезапно Алекс, указывая на самый верх лестницы, туда, где закруглялись перила.
Шум вокруг стих – исчезли огни, толпы людей,
улеглось волнение. Там стоял Рамзес.
Рамзес в современной одежде, а рядом с ним –
женщина, настоящая красавица, юная и хрупкая, как Алекс. Ее рыжеватые волосы
были собраны в гладкую прическу. Блеснули темные глаза – она посмотрела в их
сторону, но не увидела. И лорд Рутерфорд, милый лорд Рутерфорд, опирающийся на свою
серебряную трость. Как удалось Рамзесу одурачить всех этих смертных? Гигант с
растрепанными волосами, с печатью бессмертия на лице. Женщина рядом с ним
выглядит совсем по-другому. Она пока смертна. С каким отчаянием, с каким
испугом она держится за руку Рамзеса!
– Только не сейчас, милый, –
взмолилась Клеопатра.
Небольшая группка прошла вперед – и толпа
поглотила ее.
– Но, дорогая, давай просто скажем им,
что мы здесь. Отлично! Раз они пришли, значит, Рамсея оставили в покое. Все
пришло в норму. Питфилд совершил чудо.
– Дай мне немного времени, Алекс, умоляю
тебя! Ее тон уже стал повелительным?
– Хорошо, ваше величество, –
согласился он со снисходительной улыбкой.
Подальше от них! Клеопатре показалось, что она
задыхается. Поднявшись на самый верх лестницы, она оглянулась. Те люди входили
в дальнюю дверь, завешенную бархатом. А Алекс вел ее в противоположную сторону.
Слава богам!
– Да, кажется, наши места в самом дальнем
от гардероба углу, – улыбаясь, сказал Алекс. – Почему ты стесняешься?
Ведь ты так прекрасна. Ты самая красивая женщина на свете.
– Я ревную тебя, мне дорог каждый час,
который мы провели вместе. Поверь, люди все разрушат, лорд Алекс.
– Ну что ты, это невозможно, –
возразил он с наивной убежденностью.
Эллиот стоял у дверного занавеса.
– Куда же, черт побери, запропастился
Алекс? Что так увлекло его, где он ходит в такое время? Мое терпение вот-вот
лопнет.
– Эллиот, неужели вам больше не о чем
беспокоиться? – спросила Джулия. – Скорее всего, он нашел очередную
американскую наследницу. Третью большую любовь на этой неделе.
Они входили в ложу. Эллиот через силу
улыбнулся Джулии. Он мельком увидел в автомобиле женщину: шляпа, ленты,
развевающиеся волосы… Может быть, его сыну наконец-то улыбнулась удача.
Полукруглый ярус, гигантский полуовальный
крытый амфитеатр. В дальнем конце находится сцена, спрятанная за мягким
подрагивающим занавесом; ниже сцены, в огромной яме, целое скопище мужчин и
женщин, извлекающих ужасные звуки из струнных инструментов и горнов. Клеопатра
приложила руки к ушам.
Алекс повел ее вниз по крутым ступенькам к
первому ряду этой маленькой секции. Здесь у самых перил стояли мягкие красные
кресла. Клеопатра посмотрела налево. Через тускло освещенный проход она увидела
Рамзеса. Увидела бледную женщину с огромными печальными глазами. Лорд Рутерфорд
усаживался рядом с ними. По правую руку от него сидел темнокожий египтянин,
одетый не менее изысканно, чем другие мужчины.
Она попыталась отвести от них взгляд, но
продолжала смотреть, не понимая, почему на душе так тревожно. Потом Рамзес
обнял женщину и крепко прижал ее к себе. Женщина опустила глаза, и вдруг на
щеках ее засверкали слезы. Рамзес поцеловал эту женщину, а она прильнула к нему
и возвратила поцелуй.
Как больно это видеть! Словно острый нож
полоснул по лицу. Дрожа, Клеопатра отвернулась и уставилась в темноту перед
собой.
Она чуть не закричала от боли. Но почему?
Ненависть к этой женщине захлестнула ее, сжигая грудь. «Дай Антонию эликсир!»
Вдруг гигантский театр погрузился во тьму.
Перед залом возник какой-то мужчина; зрители разразились аплодисментами,
перерастающими в назойливый шум. Впечатляюще, как все в этом новом времени, но
очень странно.
Мужчина поклонился, поднял руки вверх, потом
повернулся лицом к музыкантам, которые наконец-то успокоились и сидели тихо. По
его сигналу они заиграли; звук рос, становился все громче, полнее и прекраснее.
Эти звуки, казалось, растрогали Клеопатру. Она
почувствовала, как ладонь Алекса легла на ее руку. Звуки окружили ее, унося с
собой боль.
– Новые времена, – прошептала она.
Неужели она тоже плачет? Она не хотела никого ненавидеть! Она не хотела этой
боли! И снова в ее памяти возникла тьма, а во тьме – Рамзес. Может, это была
гробница? Она почувствовала, как в ее рот вливается эликсир. И вдруг он в ужасе
отшатнулся от нее. Рамзес! Неужели она на самом деле жалеет, что он сделал это?
Неужели она на самом деле проклинает его?
Она жива!
Эллиот выглянул из-за занавески в освещенное
фойе, чтобы при свете прочитать записку.
– Она лежала у портье в отеле, сэр, –
сказал мальчик, ожидавший монетку, которую Эллиот вытащил из кармана и держал в
руке.
«Отец, увидимся в опере или на балу. Извини за
таинственность, но я познакомился с совершенно потрясающей женщиной. Алекс».
Эллиот пришел в ярость. Что ж, так оно и есть.
Он вернулся в темный зрительный зал.
