Она взглянула на покоившуюся в саркофаге
мумию. В полутьме Джулии показалось, что спеленутая фигура покрыта тонким слоем
пепла. Мумия выглядела особенно мрачной, будто погрузилась в невеселые
размышления. Раньше Джулия этого не замечала. Черт побери, мумию словно мучают
дурные сны, кошмары. Джулии даже почудилось, что лоб Рамзеса прорезала морщина.
Радовалась ли Джулия, что саркофаг не закрыли
крышкой? Вряд ли. Но было уже поздно. Она дала себе слово, что сама не
притронется ни к одной из отцовских находок. Надо ложиться спать: она страшно
устала. Старые друзья отца никак не хотели уходить. А потом ворвалась целая
толпа журналистов. Ну что за наглая публика! В конце концов охранники
выпроводили их, и все-таки они ухитрились несколько раз сфотографировать мумию.
Пробило час. Вокруг ни души. Почему же ее трясет? Джулия торопливо направилась
к входной двери и собралась уже запереть ее, как вдруг вспомнила о Генри.
Предполагалось, что он будет ее компаньоном и защитником. Странно, что за время
приема он ни разу не заговорил с ней. И сейчас его наверняка нет в комнатах
наверху. И все-таки… Джулия оставила дверь незапертой.
Когда Генри вышел на пустынную улицу, было
страшно холодно. Он быстро натянул перчатки.
«Не стоило оскорблять ее, – подумал
он. – Но зачем она спорила, черт бы ее побрал!» Он знал, что делает. Он в
десять раз увеличил имеющуюся у него сумму! И если бы не последняя ставка. И
когда он заспорил, не желая подписывать чек, Дейзи начала выступать: «Но ты
должен!»
Генри пришел в ярость, когда они все
уставились на него. Он знал, что он должен. Он знал, что делает. И потом этот
Шарплс, этот подонок. Как будто он боится Шарплса!
И тут из полутемного закоулка выскочил Шарплс.
Сначала Генри решил, что Шарплс ему померещился. Было темно, по земле стлался
густой туман, но из верхнего окна сочился слабый свет, и в этом свете он увидел
мерзкую физиономию бандита.
– Прочь с дороги, – сказал Генри.
– Опять не подфартило, сэр? – Шарплс
поплелся следом. – А малышка любит деньги. Она всегда стоила недешево,
сэр, даже когда работала на меня. А ведь я щедрый человек, вы же знаете.
– Отцепись от меня, ты, придурок.
Генри ускорил шаг. Свет фонаря остался позади.
В такой час здесь кеб не поймать.
– У меня к вам маленькое дельце, сэр.
Генри остановился. Монета Клеопатры.
Интересно, поймет ли этот болван, сколько она стоит? Внезапно он почувствовал,
что пальцы преследователя впились в его руку.
– Как ты смеешь! – Генри отшатнулся.
Потом медленно вытащил из кармана монету, поднес ее к свету и, презрительно
вздернув бровь, наблюдал, с какой жадностью бандит отбирает ее и разглядывает,
положив на ладонь.
– Вот это красота, сэр. Настоящая
вещь. – Он перевернул монету, будто надписи что-то значили для
него. – Вы сперли ее, сэр, стащили из сокровищницы своего дяди, да?
– Так ты берешь или нет?
Шарплс зажал монету в кулаке, словно показывал
фокус ребенку.
– И совесть вас не мучила, сэр? – Он
опустил монету в карман. – Вы сперли ее как раз в ту минуту, когда он
агонизировал, сэр? Или вы все-таки подождали, пока он помрет?
– Пошел к черту!
– Так просто вам не отделаться, сэр. Нет,
сэр, этого мало. Ведь вы задолжали гораздо больше и мне, и тому джентльмену из
казино Флинта.
Генри ускорил шаг. Чтобы шляпу не снесло
ветром, ему пришлось ухватиться за тулью. Он побежал к ближайшему углу. Судя по
громкому стуку подошв, Шарплс не отставал. Впереди, в туманной мгле, не было ни
души. Свет из открытой двери заведения Флинта уже не доходил сюда.
Он понял, что Шарплс нагоняет. Рука скользнула
в карман. Нож. Генри медленно вытащил его и крепко сжал рукоять.
Шарплс вцепился ему в плечо.
– Похоже, вас нужно проучить, сэр. Долги
надо отдавать, сэр, – произнес ублюдок.
Генри резко развернулся, ударил Шарплса
коленом, и тот зашатался, теряя равновесие. Шелк его плаща поблескивал во тьме,
и Генри прикинул на глаз, где под плащом находятся ребра. Промашки быть не
должно. Нож на удивление легко вонзился в плоть. Сверкнули белые зубы – Шарплс
разинул рот в немом крике.
– Я же сказал тебе, кретин, отвяжись от
меня! Генри вытащил нож и ударил снова. На этот раз он услышал, как лопнул
шелк, и, дрожа, отступил.
Пошатываясь, Шарплс сделал несколько шагов,
упал на колени, ткнулся лбом в асфальт и мягко завалился на бок. Тело его
обмякло и осталось лежать неподвижно.
В темноте Генри не видел лица Шарплса. Он
видел только распростертое на земле тело. Леденящий холод ночи парализовал его.
Стук сердца отдавался в ушах – точно так же, как тогда, в египетской
усыпальнице, когда он смотрел на лежащее на земляном полу тело мертвого
Лоуренса.
Ладно, ну его к черту! Почему он не отстал?
Ярость привела Генри в чувство. От холода затянутая в перчатку правая рука не
разжималась, в ней по-прежнему была стиснута рукоять ножа Генри медленно поднял
левую руку, сложил лезвие и убрал нож в карман.
Потом огляделся. Темно, тихо. Лишь откуда-то с
отдаленной улицы доносилось негромкое урчание автомобильного мотора. Из
какого-то дырявого водостока сочилась вода. Над головой слабо светилось небо
цвета серого шифера.
Генри присел на корточки, протянул руку к
мерцающему во тьме шелку плаща и, стараясь не дотрагиваться до расползавшегося
на ткани большого влажного пятна, залез во внутренний карман. Бумажник.
Толстый, набитый деньгами.
Он даже не стал проверять его содержимое.
Вместо этого засунул бумажник в свой карман, туда же, где лежал нож. Потом
поднялся, выставил вперед подбородок, уверенно зашагал прочь и даже начал
насвистывать.
Позже, устроившись на заднем сиденье уютного
кеба, Генри взял бумажник в руки. Три сотни фунтов. Ну что ж, неплохо. Он
смотрел на пачку мятых банкнот, и постепенно им овладел ужас. Генри не мог ни
двигаться, ни говорить. Когда он все-таки выглянул из маленького окошка кеба,
то увидел лишь грязное серое небо над крышами унылых многоквартирных домов.
Радости не было, ничего не хотелось, казалось, что ничего уже не будет, кроме
беспросветной, безнадежной тоски, которую он испытывал.
Три сотни фунтов. Он убил человека не из-за
этих денег. И вообще, кто сможет сказать, что он кого-то убил? Дядя Лоуренс
умер от удара в Каире. А что касается Шарплса, этого отвратительного
ростовщика, с которым он как-то вечером познакомился у Флинта, – так мало
ли что, может, он стал жертвой одного из своих не менее отвратительных
собратьев. Кто-то напал на него в темном переулке и всадил нож под ребра.
