– Мне всегда нелегко просить у тебя
деньги, дорогая. Кроме того, Генри так сильно запутался, и Рэндольфу очень
туго.
– Знаю. И знаю, что ты сделал это
совершенно бескорыстно.
– Как бы вульгарно это ни прозвучало,
заложенное в ломбарде ожерелье – весьма скромная плата за миллионы Стратфордов.
А мы сейчас как раз этим и занимаемся, моя дорогая, стараясь составить для
нашего сына выгодную партию, как они говорят.
– Рэндольф не сможет уговорить свою
племянницу выйти замуж за Алекса. Он не имеет на нее никакого влияния. Ты одолжил
ему деньги просто потому, что пожалел его. Потому что он твой старый друг.
– Наверное, ты права.
Эллиот вздохнул, по-прежнему не глядя на жену.
– Возможно, я чувствую себя в какой-то
мере ответственным за него, – сказал он.
– Почему ты должен чувствовать себя
ответственным? Что ты можешь поделать с Генри и с тем, что он превращается
невесть в кого?
Эллиот не ответил. Он думал о комнате в
парижском отеле, о том, какими несчастными были глаза Генри, когда провалилась
его затея с вымогательством. Странно, как отчетливо он все это помнит, помнит
даже мебель в той комнате. Позже, когда он обнаружил исчезновение портсигара и
денег, он сидел и думал: «Я это запомню. Я должен это запомнить. Такое не
должно со мной повториться».
– Прости меня за ожерелье, Эдит, –
прошептал он, со стыдом подумав, что украл у жены ожерелье точно так же, как
Генри когда-то украл его вещи. Он улыбнулся ей и подмигнул, верный своей
привычке флиртовать. И слегка пожал плечами.
Эдит улыбнулась в ответ – эта сцена была для
нее привычной. Много лет назад она бы сказала «Не стоит играть со мной в
плохого мальчика». Она давно уже не произносила таких слов, но это не значило,
что на нее больше не действует обаяние мужа.
– У Рэндольфа есть деньги, чтобы вернуть
залог, – заверил Эллиот, став снова серьезным.
– Это не важно, – прошептала
она. – Я сама во всем разберусь.
Она медленно поднялась и застыла в ожидании,
зная, что Эллиот воспользуется ее помощью, чтобы подняться с кресла и устоять
на ногах. И хотя это было для него унизительно, он тоже знал.
– Куда ты идешь? – спросила Эдит,
протягивая руки.
– К Самиру Айбрахаму, в музей.
– Опять эта мумия?
– Генри приходил, чтобы рассказать очень
странную историю…
Глава 5
– Алекс, милый мой, – сказала
Джулия, взяв жениха за руки. – Мистер Рамсей был добрым другом моего отца.
В том, что он здесь находится, нет ничего плохого.
– Но ведь ты одна… – Алекс осуждающе
смотрел на ее белый пеньюар.
– Я современная девушка. Не спрашивай
меня ни о чем! Лучше иди домой и позволь мне самой позаботиться о своем госте.
Через несколько дней мы встретимся за ланчем, и я все тебе объясню.
– Что значит «через несколько дней»?!
Джулия быстро чмокнула его в губы и
подтолкнула к дверям. Алекс бросил еще один неодобрительный взгляд в сторону
коридора, ведущего в оранжерею.
– Ну иди же. Этот человек приехал из
Египта. Я должна показать ему Лондон. К тому же я устала. Пожалуйста, милый,
сделай так, как я говорю.
Она почти силой вытолкала Алекса из дома. Он
был слишком хорошо воспитан, чтобы сопротивляться, и лишь растерянно посмотрел
на нее, а потом сказал, что, с ее позволения, позвонит сегодня вечером.
– Разумеется. Ты просто прелесть.
Послав ему нежный воздушный поцелуй, Джулия
поспешно захлопнула дверь.
Повернулась и на минуту прислонилась к стене,
разглядывая свое отражение в стеклянной двери. Она видела, как Рита моет
посуду, и слышала доносившееся из кухни гудение чайника. Дом наполняли
аппетитные ароматы еды.
Сердце Джулии снова забилось, в голове
проносились обрывочные, беспорядочные мысли. Ее занимало лишь одно – чудо
настоящей минуты: у нее в доме Рамзес. У нее в доме бессмертный человек. Он в
оранжерее.
Пройдя обратно по коридору, Джулия
остановилась в дверях и посмотрела на царя. Он все еще был в отцовском халате,
а вот рубашку он снял с гримасой легкого отвращения: накрахмаленная ткань
оказалась для него жестковатой. Волосы его стали совсем густыми, превратившись
в пышную волнистую гриву, которая прикрывала мочки ушей. Одна из прядей то и
дело спадала на лоб.
Белый сервировочный столик был заставлен
тарелками с дымящейся едой. Перед тарелкой лежала «Панч» – Рамзес читал газету
и ел, аккуратно прихватывая пальцами то мясо с тарелки, то фрукты, то хлеб,
отщипывая кусочки жареного цыпленка. Пищу он поглощал с удивительной скоростью,
учитывая, что при этом не пользовался ни вилкой, ни ножом, хотя ему очень
понравились узоры на старинном столовом серебре.
Последние два часа он не прекращая ел и читал.
Он поглотил такое количество еды, которое не снилось Джулии в самых кошмарных
снах. Казалось, пища была для него топливом. Он выпил четыре бутылки вина, две
бутылки сельтерской воды, все молоко, что было в доме, а теперь время от
времени попивал бренди.
Он не опьянел – напротив, казался необычайно
сосредоточенным. Он так быстро просматривал египетско-английский словарь, с
такой скоростью перелистывал страницы, что у Джулии закружилась голова.
Англо-латинский словарь был прочитан еще быстрее. За считанные минуты Рамзес
освоил арабские цифры, сопоставив их с римскими. Она не смогла внятно объяснить
систему нулей, но успешно продемонстрировала ее на примере. Потом он с не
меньшей жадностью проглотил Оксфордский английский словарь, молниеносно проводя
пальцем по колонкам слов, перебегая со страницы на страницу.
Разумеется, он не вчитывался в каждое слово.
Он докапывался до основы, до корней, вникал в систему языка Джулия поняла это,
когда Рамзес попросил ее называть каждый предмет, который попадался ему на
глаза, и быстро повторял эти названия с необыкновенной точностью в
произношении. Он запомнил названия всех растений в оранжерее – папоротник,
банан, орхидея, бегония, маргаритка, бугенвиллея. Джулию изумляла его память.
Проходило время – и он безошибочно произносил новые для него названия: фонтан,
стол, тарелки, китайская посуда, серебро, кафельный пол, Рита…
Теперь он продирался сквозь дебри современных
английских текстов, дочитывая «Панч». До этого он уже прочитал два выпуска
«Стрэнд», «Харперс уикли» и все номера «Тайме», завалявшиеся в доме.
