Генри с трудом встал со стула и пошел к двери.
Пол качался под ногами. Генри прислонился к дверному косяку и долго стоял,
упираясь лбом в дверь. Он пытался вспомнить, было ли время, когда он не
чувствовал такой усталости, злости и отчаяния. Обернувшись, Генри посмотрел на
любовницу:
– Если, вернувшись, я узнаю, что ты не
сделала…
– Я все сделаю, – выдохнула Дейзи.
Она бросила цветы на пол, сложила на груди руки и, повернувшись спиной,
опустила голову.
Повинуясь безотчетному порыву, Генри решил,
что настал момент разрядить обстановку. Надо быть любезным, обходительным, даже
нежным, хотя один только вид этой согнутой в рыданиях спины заставил его
стиснуть зубы.
– Тебе ведь нравится эта квартирка,
правда, милая? – спросил он. – И тебе нравится пить шампанское и
носить меха. А скоро я подарю тебе автомобиль – он тебе тоже понравится. Но
сейчас я очень нуждаюсь в послушании. Мне нужно время.
Он увидел, как Дейзи кивнула. Она не успела
обернуться, как Генри быстро вышел в коридор.
Чемоданы Генри забрали.
Джулия стояла у окна, наблюдая за неуклюжим и
шумным немецким автомобилем, который медленно ехал по улице. Она не знала, что
делать с Генри.
Обратиться за помощью к властям? Об этом
нечего и думать. Не только потому, что нельзя предъявить свидетеля низости
Генри, но прежде всего потому, что Джулии была невыносима даже мысль о том, как
будет страдать Рэндольф.
Чутье подсказывало ей, что Рэндольф ни в чем
не виноват. И она прекрасно понимала, что известие о преступлении Генри станет
для него роковым ударом. Она потеряет дядю, как потеряла отца. И хотя дяде
далеко до ее отца, все же он был одной с нею крови, и Джулия очень любила его.
Она смутно припомнила то, что Генри говорил ей
сегодня утром: «Кроме нас, у тебя никого нет». Ей стало так больно, что она
снова чуть не расплакалась.
На лестнице раздались шаги, и это привело
Джулию в чувство. Она обернулась. И увидела единственного в мире человека,
который мог снять с нее это бремя, хотя бы ненадолго.
Ради этой минуты она одевалась очень
тщательно. Убеждая саму себя в том, что каждое ее действие является для него
примером, Джулия выбрала из своего гардероба самый изысканный костюм, лучшую
черную шляпку с шелковыми цветами и, разумеется, перчатки. И все это для того,
чтобы познакомить его с современной модой.
Кроме того, ей хотелось выглядеть в глазах
Рамзеса привлекательной. Джулия знала, что шерстяной костюм цвета красного
бургундского вина ей идет. Она увидела, как царь спускается по ступеням, и
сердце ее заколотилось.
Он вошел в зал, и у Джулии перехватило
дыхание: Рамзес стремительным шагом приближался, явно намереваясь поцеловать
ее.
Она не отступила.
Царь отлично справился с отцовским гардеробом.
Прекрасные туфли, темные носки. Рубашка застегнута по всем правилам. Галстук:
завязан весьма оригинально, но смотрится превосходно. Даже запонки на месте,
как положено. Что ни говори, он поразительно красив в этом шелковом жилете,
наглаженном черном смокинге и серых фланелевых брюках. Вот только
предназначение кашемирового шарфа он не угадал и обвязал его вокруг талии,
очевидно приняв за кушак, – так одевались в старину солдаты.
– Можно? – спросила Джулия, снимая
шарф и накидывая его Рамзесу на шею, под пальто. Аккуратно разгладила, стараясь
не делать резких движений.
Его голубые глаза не отрываясь смотрели на
нее, на губах играла странная задумчивая улыбка.
Теперь начнутся приключения. Они вместе выйдут
из дома Джулия собиралась показать Рамзесу Великому двадцатое столетие. В ее
жизни не было столь волнующего момента.
Когда Джулия отпирала дверь, царь взял ее за
руку и ласково притянул к себе. Ей опять показалось, что он собирается
поцеловать ее, и волнение неожиданно сменилось страхом.
Он это почувствовал, остановился, слегка
ослабил объятия, потом наклонился и нежно поцеловал ее. И улыбнулся озорно.
Боже, а она еще собиралась сопротивляться!
– Пошли. Мир ждет нас! – сказала
Джулия, махнув рукой проезжавшему мимо экипажу и слегка подтолкнув царя.
Но он замер, осматривая уходящую вдаль широкую
улицу, дома с их металлическими оградами, массивными дверями и кружевными
занавесками на окнах; дым, поднимавшийся в небо из каминных труб.
Какой радостью, какой энергией и страстью
должно было наполнить его созерцание лондонского утра! Пружинистой походкой
Рамзес последовал за Джулией и ловко взобрался на заднее сиденье кеба.
Джулия подумала, что никогда не замечала в
своем обожаемом Алексе и проблеска подобного жизнелюбия. На миг ей стало
грустно, но не потому, что она вспомнила про Алекса, а потому, что поняла
очарование прежней жизни разрушилось и отныне все будет совсем по-другому.
Заваленный книгами кабинет Самира в Британском
музее был маленьким и тесным; возможно, из-за того, что в центре стояли большой
письменный стол и два кожаных кресла. Но Эллиоту он показался довольно уютным.
И, слава богу, благодаря небольшому камину здесь было тепло.
– Не уверен, что смогу сказать вам
много, – говорил Самир. – Лоуренс перевел только фрагмент. Фараон
заявил, что он бессмертен. Кажется, он скитался по свету с самого конца своего
официального правления. Он жил среди народов, о существовании которых древние
египтяне и не подозревали. Он заявил, что около двух веков прожил в Афинах, что
жил и в Риме. Наконец он уединился в усыпальнице, из которой вызвать его могли
только члены царских семей Египта. Несколько священнослужителей были посвящены
в его тайну. Ко времени появления Клеопатры он стал легендой. Но юная царица
поверила в него.
– И сделала все, чтобы пробудить его к
жизни.
– Так он написал. И он влюбился в нее без
памяти, благословив ее на связь с Цезарем из политических соображений. Но роман
с Марком Антонием стал для него неожиданностью. И очень расстроил его. Это
нисколько не противоречит историческим фактам. Он точно так же, как мы, осуждал
Антония и Клеопатру за их необдуманные поступки и неразумное правление.
– И Лоуренс поверил этой истории? Была ли
у него теория?…
– Лоуренс был безумно счастлив, что
раскрыл эту тайну. Еще бы, такая потрясающая археологическая находка! Столько
бесценных реликвий! Всю свою жизнь Лоуренс посвятил бы разгадке этой тайны. Я
не знаю, чему он поверил, а чему – нет. Эллиот задумался.
– А мумия, Самир? Вы ведь изучали ее. Вы
были вместе с Лоуренсом, когда впервые сняли крышку с саркофага.
– Да.
– И вы не заметили ничего странного?
