«…зато мой дру-уг…»
Вавилов вытряс из головы Лапу с его проблемами и поспешно двинулся по проходу к зеркальной переборке, думая: «Ничем я ему помочь не мог. Просрал бы он и эту вонючую штуку, как всё просрал в жизни».
«Круче всех вокруг он один играет блюз», – подвывал вослед ему под басовый перебор блюзмен. Часы над входом показывали без четверти десять утра.
Илья Львович посмотрел на янтарные цифры изумлённо – по ощущениям должно быть глубоко за полночь. «Но я собирался проверить!» – вспомнил он и ступил в кессонный тоннель. Сразу же ощутил прилив сил. Запрыгал по арочному переходу, прислушиваясь к себе. Осматривая створки шкафов, обратил внимание на мелочь, незамеченную раньше, – пыль на полу и едва заметный запах. Рядом с той шторкой, которую открывал, надевая скафандр, пыль была гуще. «Чем пахнет – не разберёшь». Шторка отъехала, Вавилов пал на колени перед распятой на фиксаторах оранжевой шкурой и схватился за подошву. Резкий запах ударил в нос, Илья не выдержал, чихнул, вдохнул – пыль полезла в глаза и ноздри. «Похоже на пороховую гарь», – узнал он и чихнул ещё раз. Поспешно закрыл шторку и запрыгал по тоннелю обратно, отирая о брюки испачканные лунной пылью пальцы. «Пойти умыться? Принять душ? – думал он, ввалившись в зал. – Кто её, эту пакость, знает, не ядовитая ли». Желание выйти ещё раз на поверхность пропало, сомнения в реальности происходящего исчезли, рассыпались в пыль. По правде сказать, принимать душ у Ильи Львовича большой охоты не было, хотелось есть. Не есть даже, а жрать. Пихать в рот большими кусками мясо, давиться, заливать водопадом пива, помидоры жевать, чтобы тёк сок по подбородку, смешиваясь с мясным жиром. Чихать, что всё это синтетическое. Чихать, что будут пялиться эти…
Вавилов огляделся. В зале ни души, экран мёртв. Звуки – вчерашняя фонограмма – вполне соответствовали настроению хозяина ресторана, и без того созревшего для гастрономических подвигов.
– Вот и ладненько, – громко сказал он и устремился к пульту синтезатора.
Нетерпеливо шевелил пальцами, прикидывая на ходу заказ. Размышлял, тыча в строки меню: «С чего это меня на хавчик пробило? Мясо по-французски. Пороху понюхал? Жареного чего-нибудь. Расчихался. Фри. Призраков и сдуло. Салат по-домашнему. И очень хорошо. Пива. И потом ещё возьму, чтоб осоветь».
Он стал выполнять намеченную программу: не ел, жрал, давился, капал на столешницу соком, перемешанным с жиром, пиво лил в глотку. И всё шло хорошо, но…
– Папа!
Кто-то подёргал за рукав. Кусок мяса стал поперёк горла, еле Илья с ним справился.
– Па, а можно я…
Мальчишка лет шести, патлатый, джинсы рваные, футболка.
– За руль. А? – искательно глядя снизу вверх, спросил мальчуган.
Вавилов внезапно обнаружил, что стоит, а не сидит, – вскочить успел, оказывается, повалив кресло.
– Нельзя, – машинально ответил он. – Рано тебе ещё.
Подумал и добавил, рассматривая свежий фингал у парнишки под левым глазом:
– Ты до педалей не достанешь.
Мальчик скосил глаза на «Форд-Т», потом глянул на свои ноги в облезлых кроссовках.
Илья опомнился и, как бы оправдываясь, пояснил:
– Она же не настоящая.
– Почему? – заинтересовался любознательный его собеседник.
Вавилов не ответил. Припоминал, изучая синяк: «От Лапы. Дал мне в глаз. А штаны я раньше порвал. Сзади ещё дырка должна быть».
– Почему нельзя, если она не настоящая? – не унимался мальчик.
Вавилову тоже захотелось кое-что спросить, но слова застряли в горле не хуже непрожёванного куска мяса.
– Можно, – хрипло ответил он.
Парня как ветром сдуло. Мгновение спустя хлопнула дверца, и тут же заревел клаксон. Илья вздрогнул. Поколебавшись, всё-таки подошёл к музейной редкости с водительской стороны и залез на подножку.
– Круто! – сообщил ему мальчуган, крутя руль и дёргая какую-то ручку. – Жалко, не ездит. Денег когда заработаю, куплю себе такую же, но чтоб ездила.
Вавилов всё никак не мог решиться на вопрос. Язык не поворачивался.
– Скукота, – заявил вдруг парень, поёрзал, выбрался с другой стороны, сверкнув дырой на обвисших сзади джинсах.
– Послушай, – выдавил Вавилов, – как тебя…
– Скукотища здесь, – сказал мальчик, соскочил с подножки и, не обернувшись, бросил: «Па, я наверх, к маме».
– Эй! – позвал Илья, но не был услышан.
Прошлёпали по лестнице шаги – вверх, на веранду.
– Как тебя зовут? – негромко спросил Вавилов.
Опоздал. Вопрос утонул в фальшивом ресторанном гаме – как раз хлопнула входная дверь, и с несуществующей улицы донеслось ворчание призрачного авто. Илья дёрнул плечом, потоптался у первой ступени лестницы – очень хотелось подняться, но страшновато. Парень сказал, что идёт наверх, к маме.
– Никого там нет, – успокоил себя Илья и стал подниматься крадучись. Излишняя мера предосторожности, всё равно ведь из-за «фанеры» шагов не слышно.
На веранде полумрак, два столика сдвинуты под висячую лампу. Люди в креслах, их лица в тени, а стол освещён ярко. На нём пёстрый квадрат, знакомый Вавилову с детства.
– «Монополия», – сказал Вавилов, подойдя ближе. – У меня такая была.
– Не совсем такая, – с готовностью отозвался один из игроков, выныривая из тени.
Лицо костистое, бледное, блики от лампы на лбу. «Он? – спросил себя Вавилов. – Быть не может! Откуда он меня… Я никогда не лез в политику…» Разом пересохло в горле.
– Илья Львович, зачем вы заставляете нас ждать? – нервно улыбаясь, спросил высокий гость. – Ваш ход.
Илья затравленно огляделся и обнаружил, что одно из мест пустует. Он неуверенно взялся рукою за спинку кресла.
– Садитесь-садитесь, – подбодрили его.
– Владими… Влади… – глотая от волнения буквы, начал Илья.
– Илля Лвовитч, – холодно прервала его немолодая женщина, занимавшая соседнее кресло. – Битте.
И, потянувшись, она похлопала ладонью по пустому сиденью, добавив ещё несколько слов по-немецки.
– Вечно вы нас торопите, Ангела, – весело молвил Владимир Владимирович, наблюдая, как новый игрок устраивается за столом по правую руку от федерального канцлера. Бросить взгляд направо Илья постеснялся, хоть и любопытно было, кто сидит там.
– Получается, вы против меня? – не меняя тона, спросил у Вавилова Владимир Владимирович.
– Ну что вы, Влади…
– Шучу-шучу. Не имеет значения, где вы сидите, игра для всех одна. Ангела, я всегда говорил, что терпение у вас истинно ангельское. Илья Львович, бросайте кости, ваш ход.
– А фишка? – осмелился спросить Вавилов. – Где моя фишка?
– Сначала ход. Фигура появится позже. Или не появится.
