– Ты не понимаешь, – повторил Птах. – Смотри.
Я не сразу понял, где оказался. Огромный кабинет, окно во всю стену, за ним ночь, изукрашенная мириадами светляков.
– Короче говоря, сдавай дела, Декстер, – сказал я и, отвернувшись от окна, увидел за огромным столом человечка.
«Декстер? Кто же я сам?»
Декстер подался вперёд, тёмные глаза его стали как смотровые щели дота. На столе перед ним лежал пистолет. Обеими руками он схватился за столешницу, как будто хотел придвинуть.
– А ты не боишься, Рэймонд… – начал он.
«Ага. Рэймонд».
– Тебя? – перебил я. – Нет. Такие, как ты, Моргенштерн, умеют делать гадости только чужими руками. Без власти и денег ты ноль, ни того, ни другого у тебя больше нет. Сдавай дела.
Смотреть на Декстера было противно, поэтому я повернулся к нему спиной, и…
«Напрасно ты не боишься, Нортон», – уловил я мысль, затем, ощутив за собою бестелесное движение, вывернулся из тела. Всё увидел сразу: двинувшегося к двери Рэймонда Нортона и двоедушного Декстера Моргенштерна с пистолетом в руке.
– Прощай, Марсианин, – сказал Декстер, целя в спину.
Рэй не обернулся.
– Я не дам твоему носителю выстрелить, – сказал я, концентрируя взгляд на серой тени, оседлавшей Моргенштерна. – Я нашёл тебя, тварь.
– А, это ты! – отозвался, не отделяясь от тела, бывший старший чистильщик.
Я торопился, он тоже. Рэймонд, казалось, застыл с поднятой ногой, искажённое лицо Декстера напоминало каменную древнюю маску.
– Понятно, почему так повезло щенку, – сказал мой бывший начальник. – Ты помог ему.
Я снова удивился мелочности душонки бывшего старшего по параллельности, но, на счастье, решил на этот раз заглянуть глубже. Под тонким слоем мыслишек нащупал дно и пробил его. Под ним обнаружилась тёмная бездна.
– Ты понял, – услышал я. – Я говорил тебе однажды, это мой мир. Я – закон, я – наставления, я – правила игры. Тебе не остановить меня, сын плотника. И вот я говорю тебе, выбор прост: станешь моей рукою, будешь царём над царями вечно, не станешь – пропадёшь. Слияние близко, пожинать плоды его буду я. Огородник оставил эту параллельность – тем лучше. Он нам не нужен. Когда я, руками человеческими управляя, овладею тяжестью, сам смогу стать отцом новому миру и сам стану его центром. Победа моя близка, раздели её с Верховным, или бесславно сгинешь. Смирись, Птах.
– Беда твоя в том, Каиафа, что в модели кристаллизации социума не было смирения, зато борьбы – предостаточно. Не Птах я для тебя, а Зверь.
Всю силу я вложил в этот взгляд, всю давнюю горечь. Жёг его душу, чуял – он не может противиться. Но сжигаемая борьбой душа носителя вывернулась, я промедлил какое-то мгновение, и…
События вышли из-под контроля. Рэймонд Нортон взялся за ручку двери, Декстер Моргенштерн сунул ствол пистолета себе в рот. Когда открылась дверь, прозвучал выстрел.
– Мы ещё встретимс-ся, птенчик, – услышал я голос Верховного.
Последнее, что увидел, – растерянное лицо Рэймонда Нортона, потом меня снова выбросило в пустоту.
«Вот чего боялся мой Птах», – подумал я.
– Ты понял, – услышал я голос Иешуа. – Люди овладели тяжестью, значит ею может распорядиться Верховный. Что делать?
В тот же миг стекло непонимания лопнуло, и я поймал ту мысль. Перевод с языка волновых функий был мне больше не нужен. Ведь он всего лишь часть истины – просто ещё один миф. Ну, пусть даже я смогу изучить в мельчайших деталях эхо Большого Взрыва, запишу результат символьно в дискретно-аналоговой образно-логической связной форме высокой упаковки, – что получу? Бледную тень истины – новый миф о сотворении мира. С точки зрения моего реликта, разница между таким результатом и шумерскими сказками несущественна. Не этого он хотел от меня, а конкретной помощи. Спрашивал, что делать с негодяями, овладевшими гравитационным взаимодействием и возжелавшими этой королевской печатью расколоть орех. Требовал выбрать.
Я чуть было не поддался искушению. Очень хотелось сказать: «Резать!» Но представил себе… Нет, не побеги. Ростки. Возможно, единственную нашу надежду – не желающих сливаться одиночников светломатерчатых представил я, и душа моя исполнилась любовью.
– Ты выбрал, – услышал я.
«Подожди!» – хотел я крикнуть, но вышел не крик, а стон. Под головой жёсткое, а шея… Я шевельнулся, что-то жутко заскрипело под щекой.
– Боря!
Я не сразу узнал голос. Болела шея, затекли руки. Не руки – мешки с песком.
Меня трясли за плечо: «Боря!»
Я поднял голову. Жёсткое под щекой – это клавиатура. Компьютер почему-то выключен. В окне – луна. Видимо, времени прошло немного.
– Всё в порядке, – хотел сказать я жене, но язык плохо слушался, вышло ворчание.
– Тебе надо лечь, – уговаривала она, заглядывая мне в глаза. – Ты так кричал!.. Что-то приснилось?
Видно было, она испугана. Не лечь надо было мне, а срочно записать сообщение переводчика, но я решил – утром. С грехом пополам перебрался в спальню, рухнул на кровать и тут же уснул.
Сны не снились мне той ночью, проснулся я – как из-под воды, задыхаясь, вынырнул. Разом припомнились сумасшедшие двое суток, и сверх того всплыло в памяти утерянное письмо. То самое, выстраданное, пропавшее, когда я получил от переводчика текст «Космогона». Из-за кутерьмы с переводом совершенно забыл о письме, в котором хотел сообщить президиуму о своём решении выйти из Совета по борьбе с распространением запрещённых технологий. «И хорошо, что забыл», – подумал я, потихоньку, чтобы не разбудить жену, выскальзывая из-под одеяла. «Выбор сделан, – думал я, включая компьютер. – Нет у меня теперь морального права уйти. Кое-кто в нашем Сангедрине явно осёдлан. Но Совет подождёт. Я не Птах, мне не под силу понять каждого человека, зато я могу помочь некоторым одиночникам».
Надо было срочно, пока свежи в памяти события, записать…
Экран мигнул, показав чёрный квадрат. Компьютер пискнул. Перезагрузка.
У меня опустились руки. Опять? Обречённо вздохнув, я открыл мэйлер, однако нового письма от переводчика там не было. Я глянул в окно. По зародышу кровли соседнего дома, как по перевёрнутому остову судна, ползали грузные ватные тени. Рассыпая искры, трещала электросварка, кто-то вяло матерился басом. Начало восьмого, понедельник.
Я высунулся из окна, но орать, что возводимый соседями ковчег всё равно не выстоит в грядущем потопе, передумал. Люди не верят в предсказания, и правильно делают.
