Голицын заметно волновался – особенно остро это ощущалось на контрасте с его ледяным спокойствием в то время, когда Иван еще был во власти ложной памяти – однако это не мешало ему отвечать на все вопросы суда четко и по существу. Искренность же его ответов всякий раз подтверждалась беспристрастными приборами: ранолец, ожидавший, похоже, чего-то совсем иного, скрежетал за своим столом зубами, но поделать ничего не мог: Голицын, как и обещал, говорил Трибуналу правду и ничего кроме правды.
Затруднение у Ивана вызвала лишь тема, касающаяся причины резкого изменения сути его показаний: четко вспомнить последовательность событий в день его отлета в Гаагу Голицын так и не смог, его соображения на счет участия в этом деле ранольцев были весьма путаны и расплывчаты и, похоже, не убедили ни судей, ни детектор лжи.
Наконец, удостоившись резкой отповеди за попытку ввести Трибунал в заблуждение и обещания вернуться к этому вопросу позднее, выделив его в самостоятельное производство, суд отпустил Ивана восвояси. Ему строжайше запрещалось покидать пределы Гааги и настоятельно рекомендовалось постоянно находиться в своем отеле.
Вслед за старой знакомой сопровождающей, Голицын вышел в коридор, где сумел, наконец, перевести дух. Путь к выходу из здания Трибунала занял минут десять, большая часть которых вновь ушла на отпирание многочисленных дверей. Но вот, наконец, последний кордон преодолен, и, вежливо кивнув на прощание девушке, Иван оказался на улице.
До отеля, в котором его поселили, было не более получаса неспешным прогулочным шагом, но пешком ему сейчас ходить не полагалось. Нельзя было воспользоваться и городскими такси – только особыми машинами с голубой эмблемой Специального Международного Трибунала на дверцах. Еще вчера ему было на это абсолютно наплевать, но сегодня почему-то сильно раздражало. Нахмурившись, Голицын огляделся по сторонам, ища дозволенное средство передвижения; одна из машин – белый «Опель» – как раз подъезжала к подъезду Трибунала.
Автомобиль остановился прямо у ступеней парадного крыльца, его задняя правая дверца распахнулась, и на плитку тротуара ступила…
– Эмма! – оторопело выдохнул Голицын.
Девушка, вышедшая из машины, недоуменно подняла на него глаза.
– Ваня?!
Как из-под земли выросшего на пути Ивана охранника снесло, словно утлую тайскую лачугу волной цунами: со всех ног бросившись к Маклеуд, Голицын заключил ее в свои объятия.
– Ваня… дорогой… – шептала Эмма, осыпая его лицо поцелуями. – Он только час назад сказал мне, что ты жив…
– Он? Кто он?
– Нард Шидд… Он внезапно появился у нас сегодня…
– А разве он все это время был не с вами? – хотя какая, в общем-то, разница, где и с кем был все это время какой-то несчастный альгерд?
– С тех пор, как мы вернулись на Землю, до сегодняшнего дня я ни разу не видела его… Но ты… Ты и правда жив… Ты здесь… Я думала…
– Я здесь, да… И я жив… Теперь все будет хорошо… Эмма…
Чьи-то руки бесцеремонно схватили его за плечи и, оторвав от девушки, оттащили назад. Иван попытался было вырваться, но держали профессионально.
– Свидетелям запрещено общаться между собой до окончательного завершения работы Трибунала! – строго проговорил голос над ухом Голицына. – На первый раз вам выносится официальное предупреждение! В случае повторного нарушения мы будем вынуждены рекомендовать суду применить к вам меру пресечения в виде содержания под стражей!
Свидетели, трибунал, предупреждение, стража… Что еще за чушь?! Там Эмма!
Но Маклеуд уже тоже была в стальных тисках могучей охранницы: в гориллоподобном существе в форме военной полиции, мертвой хваткой держащем девушку за плечи, трудно было с первого раза узнать представительницу прекрасного пола, но, скорее всего, дело обстояло именно так.
Потрепыхавшись еще немного – уже, скорее, для порядка, нежели всерьез рассчитывая обрести свободу – Иван затих. Когда охранник запихивал его в салон «Опеля», Голицын и вовсе не сопротивлялся.
19
Уже поднявшись в свой номер, Иван обнаружил в кармане комбинезона сложенный в несколько раз листок бумаги. Недоумевая, откуда он мог там взяться, Голицын развернул его. Это была записка.
«Сегодня в 20–00 в коктейль-баре отеля, столик забронирован на твою фамилию».
И больше ничего, даже подписи.
Иван машинально бросил взгляд на часы. Без пяти шесть вечера. До назначенного времени еще целых два часа.
Нахмурившись, Голицын вернулся к записке. Язык английский. Отпечатано на принтере. Значит, подготовлена заранее, а не писалась второпях. Что бы это все значило?
И главное – кто мог подсунуть записку ему? За весь день достаточно близко от него не было и пяти человек, да и те в основном – охранники Трибунала, оттаскивавшие его от Эммы… Стоп! Эмма! Что, если это она?!
Сердце Ивана учащено забилось. Точно! Кажется, она упоминала, что за час до их случайной встречи нард Шидд что-то говорил ей про него! Может быть, тогда она и подготовила записку – просто на всякий случай – а когда налетели охранники, не нашла ничего лучшего, как сунуть ее ему в карман? А отсутствие подписи… А что отсутствие подписи? – обычная предосторожность. Свидетелям запрещено общаться между собой – за это, как выяснилось, и арестовать могут. А так – никаких доказательств. Мало ли кто мог назначить ему встречу в баре?!
В целом получалось довольно правдоподобно, и все же что-то в этой схеме Ивана смущало. Какие-то мелочи… Но уж очень ему хотелось, чтобы автором записки оказалась именно Маклеуд. Да и, с другой стороны, если не она – тогда кто?! Все остальные возможные версии куда менее реалистичны!
В половине восьмого, не дожидаясь назначенного срока, Иван спустился из номера в коктейль-бар. Услужливый официант подвел его к забронированному столику – в тихом уголке, отгороженном от остального помещения большим аквариумом с пестрыми мелкими рыбками, – и раскрыв перед Голицыным меню, удалился. Иван попытался было на автомате вчитаться в список предлагаемых напитков, но названия большинства коктейлей ровным счетом ничего ему не говорили, к тому же он все равно то и дело отрывался от меню – на малейшее шевеление в глубине зала. В итоге, когда официант вернулся за заказом, Голицын, так и не изобретя ничего оригинального, попросил стакан пива.
Его гость появился ровно в восемь. Подсознательно ожидая Эмму, Иван даже не сразу понял, что вошедший в бар человек направляется именно к нему. И только когда тот уверенно опустился на стул напротив, Голицын узнал нарда Шидда.
– А где Эмма? – машинально спросил Иван.
– И вы здравствуйте, Голицын, – спокойно кивнул в ответ альгерд. – С курсантом Маклеуд вы еще увидитесь.
– Когда? Сегодня?
– Нет, не сегодня. Она и так сильно рисковала, передавая вам мое письмо.
– Ваше письмо?!
