Лицо Равны было одиноким на гигантском экране, но Резчица сидела лишь в нескольких метрах от него. Равна видела, что одежда сегодня на ней такая, как полагается по местным понятиям королеве, но не очень отличается от ее повседневных меховых плащей и курток. А выражение — для стаи это в основном поза ее элементов, — выражение сидящей на тронах Резчицы было сардоническим.
Итак, сегодня моя королева-соправительница Равна желает вам рассказать, что может принести вам ее правление и чего ожидает от вас.
Резчица вытянула морду в сторону Равны и грациозным взмахом пригласила ее на трибуну.
На миг Равна застыла в полном замешательстве. Столько уже всякого, мелочей и, может, не мелочей, вышло неправильно. Не так все должно было быть! Но все равно у нее была речь и были идеи, над которыми она трудилась, как раб на плантации. Сейчас ей принадлежало внимание всех, до кого она хочет достучаться.
Равна повернулась и взошла на трибуну. Открылось окошко со светящимися знакомыми словами ее речи. На миг она забыла о них и просто посмотрела на аудиторию: сто пятьдесят человек и стай, наверное, пятьдесят. А пол был метра на три, не меньше, ниже трибуны, уходил в туман, в искусственную даль. Зал был убран куда проще, чем любая деталь сцены, — простые деревянные скамьи для людей и сиденья для элементов. И все лица смотрели вверх, и все — даже почти все стаи — были ей знакомы.
И Невил был здесь же, прямо в первом ряду! Он был одет в ту же простую стеганую одежду, что и все Дети, и прямо сейчас казался замерзшим, промокшим, и вода с него капала — как и с остальных, пришедших с утреннего дождя.
Но все же он был здесь, просто из-за трибуны не видно. Рядом с ним сидел Тимор Ристлинг, на этот раз без своей ворчливой стаи — Лучшего Друга. Мальчик улыбался во весь рот. Кажется, его полностью покорило изображение Равны на стене. Потом он увидел, что она уже на трибуне и на него смотрит, и стал махать рукой. Равна вскинула руку помахать в ответ им обоим, и Невил тоже радостно улыбнулся до ушей.
Теперь надо было говорить речь. Равна сдвинула текстовое окно так, что, куда бы она ни смотрела, видела большие, прозрачные слова. Будь она Невилом, Резчицей или Джоанной, могла бы экспромтом выдать новое начало речи — такое, чтобы смягчило все накладки, оказало честь Резчице и, быть может, вызвало бы у всех добродушный смех. Но она, будучи всего лишь Равной Бергсндот, знала, что если отклонится от написанного текста, то погибнет. Текст был ее спасательным плотом.
Вот тут ей на выручку пришли все репетиции. Она глянула на свои туманные слова, произнесла их, обводя глазами лица в зале.
— Спасибо, э-гм, Резчица. — Смотри-ка, экспромт! Она улыбнулась сочувственной улыбкой. — Спасибо вам всем, что пришли сюда, несмотря на погоду.
Это уже не был настоящий экспромт, потому что «Внеполосный» прогнозировал сегодняшний штормовой фронт.
— Мы, люди, живем здесь, на планете Стальных Когтей, чуть более десяти лет. Стаи спасли нас и стали нашими лучшими друзьями. Но мы должны помнить, и люди, и стаи, что наш прилет сюда стал эпизодом огромной и трагической катастрофы. — Она сделала соответствующий жест, показав рукой в небеса за пределами хрустального купола. — Зло, что гналось за людьми до самого мира Стальных Когтей, все еще ждет, пусть и ослабленное, в ближнем межзвездном пространстве.
И Равна стала излагать данные «Внеполосным» оценки состояния флота Погибели в тридцати световых годах от планеты. Она не стала упоминать о возможности дальнейших сдвигов Зон. Настоящий сдвиг мог просто закончить игру, а у Равны не было и намеков на него, если не считать странного глюка, о котором сообщил «Внеполосный» много лет назад. Нет, она рассказала почти все то же, что говорила Детям в дни, когда они выходили из гибернации. Невил ей сказал, что многие ребята потеряли перспективу. Напоминание, сделанное в этом внушительном антураже, может помочь им вспомнить, насколько необходимы их жертвы.
— Всего через двадцать лет первые лучи света от флота Погибели долетят до этой планеты. Будет ли это само по себе опасностью? Возможно, хотя сомнения у меня есть. Но после этого в течение нескольких десятков лет возможна доставка малых грузов, пусть всего миллиграммов, а корабли Погибели могут разогнаться до субсветовых скоростей. При достаточно высоких технологиях даже крошечные грузы смогут нанести миру Стальных Когтей ощутимый вред.
Это общее рассуждение было извлечено из недостоверной части архива корабля — экстраполяция на основе последней информации от флота Погибели и о самых экзотических системах оружия, когда-либо применявшихся в Медленной Зоне.
— Что совершенно определенно: если сторонники Погибели все еще желают нам вреда, то в следующем веке, и уж наверняка за несколько тысяч лет, они смогут перебить в этом мире всех, если только… — Здесь она сделала театральную паузу, как во время всех своих репетиций, и обвела слушателей стальными глазами. — Если только мы, люди и стаи вместе, не поднимем эту планету на высший технологический уровень, который только может существовать в Медленной Зоне. Это лучший наш шанс, возможно — единственная наша надежда. И она стоит тяжелых жертв.
Произнося эту речь, она продолжала оглядывать зал, иногда кивая в сторону своей соправительницы-королевы. Равна не запускала никаких средств анализа, но речь была настолько отрепетирована, что у нее было время замечать реакцию слушателей. Ее глаза останавливались на тех, чье мнение ей было наиболее важно. Невил — не очень хороший образец для анализа, но приятный — кивал головой в нужных местах, хотя все это он за последние дни слышал уже не раз. Остальные: Овин Верринг и Эльспа Латтерби — слушали очень внимательно, но время от времени переглядывались и качали головой. Портные, Бен и Венда Ларсндот — эти сидели в задних рядах со своими детьми. Они давно перестали слушать, изо всех сил заставляя ребят сидеть тихо. Вели себя так, будто все это уже слышали. И ведь слышали — в сотнях разговоров за все эти годы. А некоторые, вроде Ганнона Йоркенруда, кривились в ответ на ее слова.
Я должна говорить дальше.
Если бы только они с Невилом могли предвидеть эту реакцию, когда планировали выступление, или если бы у нее хватило соображения внести поправки на ходу, она бы сейчас сумела плавно перейти к следующему пункту и донести до слушателей общий смысл.
От этой мысли она запнулась и чуть не сбилась. Нет, нельзя. Единственная ее надежда — переть вперед. Пусть ее слова — не пение сирен, но логика в них есть, и она это знает.
— Какова же самая большая жертва, которую мы должны принести ради нашего выживания? Это та жертва, которую на моих глазах каждый из нас приносит каждый день. Это очень тяжело, хотя я и пытаюсь убедить сейчас вас, что приемлемых альтернатив нет. Эта жертва — относительно низкий приоритет, который мы даем биомедицинским исследованиям.
Вот это уже привлекло внимание всех. Даже стаи кое-где вытянули шеи.
Начни с плохого и переходи к хорошему — но какой же это долгий путь! Однако Равна уже подводила к своим идеям отремонтировать побольше гибернаторов и создать чрезвычайный медицинский комитет.
