Мгновение, на которое я отвлеклась, стало для меня фатальным. Похоже, выстрелить первой я уже не успевала…
* * *
Шаевский, на миг закрыв глаза, до скрежета стиснул зубы. Не видеть, не слышать, не знать…
С реализацией своих желаний он опоздал.
– У тебя десять часов на решение. – Голос полковника был раздражающе спокойным. – Скажешь, что не готов, я прикажу арестовать ее прямо в порту.
Горько усмехнувшись, Виктор посмотрел на Шторма.
Выдохнул, понимая, что вздохнуть может и не получиться:
– И вы пойдете на это?
Расслабленная поза командира Шаевского не обманывала. Сколько раз он видел Шторма таким… в самый разгар операции, когда, казалось, не сделанный выбор, а любое не вовремя сказанное слово способно разрушить собираемый по крупицам план.
Достаточно часто, чтобы не поверить.
– Пойду, – тем не менее довольно равнодушно ответил тот, даже не сделав попытки отбить знакомый ритм на подлокотнике кресла. – У моего сволочизма тоже есть предел.
Виктор поднялся, посчитав, что на время такого разговора о субординации можно благополучно забыть. Сделав шаг, остановился. Тронул пальцами комм, словно тот мог помочь оправиться от удара…
Не помог.
На Маршее, в логове Ханри, Анна и дочь стали единственным, что не позволило сдаться. Одну из них у него только что отняли.
– Есть хоть один шанс, что это – ошибка?
Он не обернулся, чтобы посмотреть на Шторма, но буквально ощутил, как тот поморщился.
Вопрос был из тех, на которые не хотелось бы отвечать.
– Нет, Виктор. Ни одного. Будь он, я бы с тобой не разговаривал.
– Но почему?! – С губ сорвалось глухим стоном. – Она же любила…
Резко обернулся, надеясь на чудо…
Ему сегодня не везло – чуда не случилось.
– Ты – тоже, – безразлично отозвался Шторм. – Но это не помешало тебе улететь, оставив ее беременной.
– Считаете, что виноват я… – Шаевский обошелся без вопросительных интонаций.
– Ты же не считаешь, – ровно произнес полковник. – И я не считаю. Это причина для мести, или для того, чтобы вопреки всему стать счастливой, но не для предательства. К тому же, не верится мне, что она когда-нибудь тебя любила.
Последняя фраза была похожа на удар. Под дых, а потом еще и добить.
…Это был его первый курсантский отпуск…
– Хотела выйти замуж за офицера…
– Не просто за офицера, – поправил его Шторм. – Скрещенные кинжалы на эмблеме академии – гарантия обеспеченной жизни. А если вдруг убьют, так тоже ничего… без средств к существованию не останешься.
– Не любите вы женщин, – процедил Виктор, зверея уже не только от самой ситуации, но и от тона, которым говорил полковник.
Ни сочувствия, ни сожаления, ни обвинений.
Не равнодушие – полная отстраненность. Все, что он хотел сказать – сказал, остальное – только собственные решения.
– Люблю, – не возразив, а просто констатируя факт, отреагировал на реплику полковник. – Но это не мешает мне знать, что кроется за их желанием оказаться в твоей постели.
– Я не могу… – Как крик отчаяния, только очень тихий.
На Шторма это впечатления не произвело:
– Не можешь – рапорт на стол и в Союз, поливать цветочки. Я спрашивал только о твоей готовности вытянуть операцию, а не о моральных терзаниях.
Дать бы в рожу, но ведь прав… Не по собственной заинтересованности, по факту, для которого эти тонкости всего лишь словоблудие.
– Что с Лаурой?
За выражением лица Шторма Шаевский следил зря. То, что видел, и самообладанием-то назвать трудно. Это даже не беседа о погоде, там все равно без эмоций не обойтись, а как пройти мимо и не заметить.
– Закрытая школа для девушек здесь, на Таркане. Император Индарс даст рекомендации. На выходных будешь ездить, навещать. Там очень красивый парк.
– Бывали? – не удержался от ехидства Виктор. Понимал, что глупо, но гремучая смесь из злости и нежелания принимать все, о чем они говорили, требовала выхода.
– Не я, – словно и не заметив язвительности подчиненного, ответил Шторм. Потянулся к стакану с водой, стоявшему на столе, но, передумав, вновь откинулся на спинку кресла. – Кэтрин смотрела.
– Раз Кэтрин… – начал Шаевский, но оборвал сама себя. Сестра Валесантери была хорошим офицером, свои проблемы с женщинами переносить на нее Виктор не собирался. – Валанд участвует?
Произнести «да» Шаевский так и не сумел, но и без того вроде как все уже понятно.
– Участвует, – кивнул полковник, только теперь позволяя себе проявить хоть какие-то эмоции. Когда дело дошло до дела… – Степень его участия определишь сам. Откровенности – тоже.
– Мне нужна вся информация. – Говорил Виктор жестко.
В душе кипело, но теперь уже иначе. Оказалось достаточно вспомнить про Лауру, чтобы осознать – в этой истории самая большая боль не его.
Рано или поздно, но Анне придется «исчезнуть». Самый практичный вариант – «погибнуть» так, чтобы никто и опознать не смог. И тогда встанет вопрос, сможет ли он смотреть в глаза дочери, зная правду.
И есть ли она, эта правда…
Шторм криво усмехнулся, словно догадавшись, о чем в этот момент думал его подчиненный, но комментировать свою гримасу не стал. Просто набрал на виртуальном дисплее комма команду.
– Просмотришь у себя. Будут предложения – жду. И… – Полковник все-таки поднялся, подошел к стоявшему в двух шагах от стола офицеру. – Матюшина познакомила с Анной ее приятельница, его секретарша. Произошло это, когда Лауре еще не исполнился год.
– Они были любовниками? – Шаевский заставил себя говорить спокойно.
Впрочем, особых усилий уже и не потребовалось. Он никогда не ставил знака равенства между своими чувствами к женщине, ставшей матерью его ребенка, и дочерью.
– Почему были? – дав Виктору ощутить скрытое презрение, ответил Шторм. – Они любовники до сих пор.
– А Лаура…
Выдержка опять подвела. Одно дело – он, другое…
Все само встало на свои места. Где искренняя любовь и беспокойство, а где просто память…
– Они тщательно скрывают свою связь, так что вряд ли девочке что-то известно.
Демонстрировать облегчение Шаевский не стал. Основную проблему это не решало.
– Я могу идти? – вытянулся он, давая понять, что лирика осталась позади.
– Не держу, – бросил Шторм, отходя в сторону. Уже в спину добавил; – Чтобы прикрыть нас, Элизабет затеяла с Матюшиным опасную игру. Помни об этом, когда снова начнешь сомневаться.
