Ровер, вытащив из диагноста слот, вставил его в разъем комма.
Опять к медикам…
– И про то, с кем нагуляла таких отморозков, тоже. – Лазовски был поразительно спокоен, учитывая, о чем именно мы говорили.
Ну, Слава…
Этот вопрос я могла решить и позже.
Улыбнувшись – надеюсь, получилось не затравленно, – попросила чуть слышно:
– Поцелуй меня.
Я уже не пыталась хорохориться, признав, что страх, который не подпускала к себе все эти дни, все-таки сумел догнать меня, явив свое обезображенное предательствами и игрой обстоятельств лицо. Пришел вместе с Ровером, то ли прикрываясь им, то ли перекладывая на него ответственность за свое появление. Был липким, вонял опаленной плазмой плотью, душил вопросом, а что было бы, если бы…
Историю нельзя переписать, как невозможно воскресить тех, кто погиб… А избавиться от памяти, что мог, но… не сумел?!
– Поцелуй меня, – повторила я, мысленно умоляя его найти способ и вернуть мне самообладание, которого я лишилась. Дать мне поверить, что я – жива, и ничего не исчезнет, стоит мне хоть на мгновение закрыть глаза.
Все как в дамском романе. Но как еще можно растопить лед в душе, ту боль, от которой не убежать…
Зерхан подарил мне беспамятство, в котором утихла буря отчаяния, тоски и ярости. Маршея оставила один на один с чувством, что кто-то из нас двоих: я или мир, безвозвратно изменился.
А Ровер все медлил, открывая мне правду, что и этот бой был… моим.
Кто, если не я…
– Прости, – прошептал он неожиданно. – Прости…
Демоны вселенной! Как же стыдно…
Додумать уже не получилось, как и отступить… но тут виновата была стена, на которую я опиралась.
Губы Ровера осторожно коснулись моих, делая невозможное – заставляя забыть обо всем… О том, что на нас смотрят – тоже.
Он целовал, собирая мои слезы, мою боль, мою безнадежность. Позволял взглядом цепляться за себя, вытягивая из омута этих двух дней, в которых едва не сгорела вера во все, что было для меня свято.
Долг и… Каждый понимал его по-своему.
Идти самой он мне не дал, нес на руках. Да я и не сопротивлялась. Прижималась к нему, чувствовала тепло его тела, четкий ритм его сердца… о чем еще можно было мечтать. Если только о тех горах, которые он мне обещал.
Куиши шел впереди, вместе с парочкой мордоворотов, в которых моя маршальская сущность признала вездесущих эсбэшников. Как бы плохо мне ни было, это не могло избавить от привычки замечать и анализировать.
Вот ведь…
Обрывки фраз, за которыми легко угадывался смысл; квадрат один – четыре… биосканер… второй этаж… особый контроль… взломщик… алгоритм на записи…
Мы свою работу сделали, теперь дело было за местными розыскниками… Шейх добился своего, лаборатории «Ханри Сэвайвил» теперь принадлежали ему. Все, что осталось мне – рисунок, где я улыбалась Санни, а он держал меня за руку, да планшет, который прихватила в его комнате и успела пристегнуть к фиксатору на поясном ремне Ровера, до того, как это кто-нибудь заметил.
Машинально…
Думать об этом не хотелось. Мне нужна была передышка, я надеялась ее получить. Любым способом.
– Ты готова?
Сначала кивнула и лишь потом сообразила, о чем именно спрашивал Лазовски.
Кивнула снова, теперь уже Куиши, во взгляде которого не было ни тени сочувствия. Только признание того, что все мы справились.
Мою слабую попытку освободиться и продолжить путь самой Ровер пресек, еще крепче прижав меня к себе.
Не очень-то и хотелось!
Гул стихал медленно. Сначала замолкали те, кто был ближе, потом «доходило» и до тех, кто стоял дальше. Флотские, парни из СБ в штатском.
Кто-то заканчивал фразу, лишь затем обращая внимание на то, что его собеседник смотрит не на него, кто-то обрывал реплику на полуслове… И все смотрели, смотрели, смотрели… На выгоревшую кожу на моем виске, где был чип командного, на разбитые руки, едва прикрытые платьем ноги, на то, как мои пальцы стискивают ткань его кителя.
А потом отводили взгляды, признавая, что это именно я – женщина, сделала то, чего не смогли они – мужчины.
И только один не отвел, но вынужденно отступил в сторону, освобождая Роверу дорогу.
Лицевой щиток тактического костюма был поднят, глаза искали встречи с моими, в желании узнать то, что я поняла только теперь.
Это не была воля судьбы – Слава Шторм, который выстроил операцию так, что именно его друг, а не Марк первым добрался до меня.
Это не был выбор из двух – закономерность единственного из возможного.
Но это ничего не меняло, потому что один, заставив поверить в чудо, остался прошлым, а второй, помогая собрать себя заново, стал настоящим.
* * *
В горы мне пришлось отправиться одной.
Насколько я сумела понять по той тщательности, с которой Лазовски оберегал меня и Шаевского от общения с желающими узнать подробности операции, кому-то они со Штормом успели прищемить хвост.
И ведь не скажешь, что для подобных выводов наличествовали факты – нюансы, ничего более, но в результате своих рассуждений я была уверена. Такого ажиотажа не было даже после Зерхана.
А уж там-то… Сравнивать эти два задания я бы не взялась.
На Земле ничего не изменилось. Бот только лег на стапель посадочного стола, тут же неподалеку приземлился кар Жерлиса – директора Службы Маршалов. Вряд ли только для усиления позиций. После ТАКИХ операций иначе и не встречают.
Виктору повезло больше: из одного госпиталя да в другой, я только и успела коснуться рукой регенерационной капсулы и подмигнуть.
Все было уже не столь страшно, за семь дней полета его успели подлатать, но Ровер продолжал нагнетать обстановку. Не без помощи медиков, но попробовали бы те высказаться против. Ради такого случая генерал Орлов пожертвовал своим крейсером, совершенно случайно оказавшимся на орбите Эстерии, так что приказ; «Не подпускать», врачи выполняли с истовостью добрых тетушек.
Ну а мне досталось. Не возвращение домой, а экстренная эвакуация. И, что самое удивительное, из военной разведки – никого, одни штабные. Не ошибешься, морды сытые, наглые… Я, конечно, преувеличивала, но незначительно.
До меня они так и не добрались. Пока начальство отвлекало внимание, неподалеку опустился еще один катер, на котором меня под шумок и вывезли. Друг-напарник Эскильо и отец.
Еще один повод задуматься о собственном будущем. Старший Мирайя бодрился, но обмануть меня ему не удалось. Тени под глазами, нервный, дерганый взгляд, усилия, которые прилагал, чтобы не смотреть на заклеенный биотканью висок – он был в курсе произошедшего на Приаме.
