— Никогда. Из дома он уходил только по
делам. И всегда возвращался вовремя. Я ведь без него совершенно беспомощен, о
чем ему прекрасно известно. А вчера он ушел, ничего мне не сказав. Я даже не
заметил, когда это произошло. И он до сих пор не вернулся. С ним что-то
случилось. Без сомнения, с ним что-то случилось. — Голос его звучал как
стон, я была уверена, он сейчас заплачет. Мою недавнюю подозрительность сменила
жалость.
— Может быть, позвонить в милицию?
— Бесполезно. Они начнут поиски через три
дня. Виталий бездомный, у него даже паспорта нет, кому нужно его искать. Они
отмахнутся от меня, как от назойливой мухи.
Эти слова вновь возродили мое недоверие.
— Виталий бездомный?
— Я же вам говорил, он бомж.
— Но каким образом он оказался в вашем
доме?
— Год назад зимой позвонил в калитку. Был
страшный мороз. Я его впустил. В то время я жил один, по хозяйству помогала
соседка, с остальным кое-как справлялся сам.
— И вы впустили его в дом? — не
поверила я.
— В доме в тот момент была Валентина. В
случае чего могла позвонить в милицию. В конце концов, это был акт
человеколюбия. На улице стоял страшный мороз, а он практически босиком, в
драном пиджаке.
— И он остался у вас?
— Не сразу. В тот день он отогрелся, мы
нашли ему кое-какую одежду, накормили, конечно. Вечером он ушел. А через
некоторое время появился опять. С воспалением легких, едва живой.
— И вы оставили его у себя?
— Сначала он жил в пристройке позади дома.
Там отдельный вход, то есть ночью я чувствовал себя в безопасности. Я был
уверен, что по весне он уйдет, но он остался. И я, признаться, был рад этому,
потому что привык к нему, да и вообще…
— Он вам что-нибудь рассказывал о себе?
— В подробностях — нет. Я знаю, что он
отбывал наказание за кражу.
— И несмотря на это… — не поверила я.
— Его откровенность мне импонировала. Ему
ведь ничего не стоило соврать, я бы все равно не смог проверить, а он сказал
правду… если это, конечно, была правда, — пробормотал Платонов. —
После освобождения его обокрали на каком-то полустанке, родственников у него не
было… В общем, он стал бомжом.
— А что вас насторожило в его
поведении? — не унималась я. Личность Виталия теперь очень меня
интересовала.
— Он был безусловно образованным
человеком. На банального вора совсем не походил. Мы, конечно, не могли
полноценно общаться, но… вы же понимаете: глухонемой вряд ли мог получить
высшее образование, а он многие вещи прекрасно понимал и знал то, что далеко не
всякому…
— Вы же сами только что сказали, что не
могли полноценно общаться.
— Да, но он был прекрасным помощником,
мог работать с текстом. А потом, я же видел, с какой жадностью он читает книги.
И какие книги. Однажды я его застал с томом Цицерона в руках, вот он, на полке.
Можете сами убедиться, на латыни.
— А вам не пришло в голову, что появление
здесь бомжа по меньшей мере странно? За такими заборами, как правило, живут
люди, далекие от христианского милосердия. Вряд ли они охотно кормят бомжей,
скорее собаку спустят.
— Здесь живут вполне нормальные люди.
— Но пришел он именно к вам?
— Теперь и я прекрасно понимаю, как не
случаен был его выбор.
— Очередной глухонемой появляется в нашем
рассказе, — с улыбкой сказала Анна. Было непонятно, иронизирует она или
просто констатирует факт. Я нахмурилась, переводя взгляд с нее на Платонова.
Руки старика вновь нервно задергались, он вздохнул, посмотрел на них и сунул
под плед. — Вы считаете его Хранителем? — все с той же улыбкой
спросила Анна.
— Н-нет, — помедлив, ответил
он. — Нет. Иначе в записке нет смысла. Зачем ему предостерегать вас от
самого себя?
— Чтобы напугать, к примеру, —
пожала я плечами.
— Нет, я не думаю, что он Хранитель.
Скорее уж напротив… В любом случае мы, сами того не желая, привели в движение
некие силы.
Мы ждали, что он еще скажет, но он молчал, и я
переспросила:
— Некие силы?
Он кивнул, раз, другой.
— Да. Долгое время никто не проявлял
интереса к определенным вещам, и чье-то внезапное любопытство их насторожило.
Вспомните, глава из Пятого Евангелия долгое время спокойно хранилась в
монастыре, но вдруг все пришло в движение. Смерти, пожары. То же самое
произошло в следующий раз, когда икона оказалась в церкви Вознесения. До поры
до времени все тихо, и вдруг… какой-то толчок. Что-то их напугало, они
почувствовали угрозу и начали действовать.
— Вы имеете в виду Хранителей?
— Хранителей или их врагов.
— В результате исчез Виталий?
— Возможно.
Его ответы становились все более лаконичными,
взгляд сделался неподвижным, он уставился на какую-то точку в стене напротив.
— Явное нарушение логики, — покачала
головой Анна. Я с удивлением перевела на нее взгляд, и Платонов тоже, точно
вдруг очнулся. — «Бойся Хранителей», по-вашему, предупреждение о том, что
любопытство проявлять не стоит. Хранители заинтересованы в том, чтобы Пятое
Евангелие тихо-мирно лежало где-то в абсолютной безопасности, на то и
Хранители. На фига им свистопляска с трупами или, как в нашем случае, лишние
разговоры, даже вмешательство милиции. Ну, полазили бы мы по этому подвалу, и
что? Вы ж сами говорите: ничего там найти невозможно. Вышли бы все в паутине и
отправились восвояси. Вот и все.
— Да-да, я понимаю, о чем вы. Скорее
всего, это те, кто ищет Евангелие. Бог знает как они себя называют. Между ними
идет вечная вражда. Я думаю, антихранители постоянно провоцируют своих врагов,
заставляя проявить себя. Понимаете? Только так они могут обнаружить Хранителей
и выйти на Евангелие.
— Убийства среди монахов, поджоги?
— Да. Именно. Они догадываются, но не
знают. Моя мысль ясна для вас? Мы стали невольным катализатором, если здесь
допустимо это слово. И все из-за нашего неуемного любопытства, — закончил
он с горечью.
— Ну, не скажите; — заметила
я. — Если Виталий появился именно у вас, этому должна быть причина.
— Вы думаете? И где-то в старых книгах…
Конечно, у меня есть редкие издания. Очень редкие. Но они прошли через
множество рук, и я знаю каждую страницу…
