— Возможно, Виталий считал иначе. Отсюда
его страсть к книгам.
— Но я говорю вам: это невозможно. Я знаю
каждую строку, каждую букву. Я одиннадцать лет прикован к креслу, и эти книги —
моя единственная радость.
— Недавно я получила письмо, —
вздохнула я. — После прочтения буквы как по мановению волшебной палочки
исчезли.
— Что вы хотите этим сказать? —
поднял голову Николай Иванович.
— Я не историк, но знаю, старинные книги,
написанные на пергаменте, таят множество загадок. К примеру, один текст счищали
и писали по старому новый. При определенных условиях…
— Да-да, я понимаю. Но у меня нет таких
книг. Ни одной книги, изданной раньше позапрошлого века. Какой уж там
пергамент…
— Глава Евангелия исчезла как раз в
девятнадцатом веке, — не отступала я.
— Допустим, кто-то вверстал в книгу главу
из Евангелия и даже замаскировал текст. Неужто вы думаете, что я не заметил бы
странность? Бумагу от пергамента отличить легко. К тому же я покупал книги у
букинистов, это в большинстве своем очень сведущие люди и такой детали не
упустили бы, а, заметив, проявили бы интерес. Одно несомненно: Евангелие где-то
рядом, и какими-то своими поступками мы привели машину в движение и сами
оказались замешанными в это.
— А может, ваш Виталий просто устал от
оседлой жизни? — вдруг сказала Анна. — А все остальное — чьи-то
глупые шутки и наша разыгравшаяся фантазия?
— Хотел бы я думать так же, —
немного помолчав, точно оценивая ее слова, произнес Платонов. — Если это
шутка, то дурного тона. — Он подкатил кресло к окну и слегка приподнял
штору. — Взгляните. Они здесь со вчерашнего вечера.
С замиранием сердца я подошла к окну и
осторожно выглянула, чувствуя возле своего уха горячее дыхание Анны. В
нескольких метрах от дома стояла черная машина. Я не уверена, что та самая,
которая мелькнула вчера, прежде чем скрыться за кирпичной стеной бывшего
санатория. Окно было открыто, и я увидела лицо человека в профиль. Очень
бледное лицо, по контрасту с солнцезащитными очками — смертельно бледное.
— Их трое, — вздохнул
Платонов. — И они сменяют друг друга.
— Надо вызвать милицию, —
пробормотала я и кинулась к телефону.
— Бесполезно, — печально, ответил
Николай Иванович, осторожно опуская штору. — Разве вы не поняли, с чем
имеете дело?
— Милиция быстро разберется с этими
типами.
— Подъедут и проверят документы, —
подала голос Анна. — Единственное, что они могут. — Ее отношение к
милиции мне было известно, и то, что она вдруг поддержала Платонова, меня не
удивило. — А парни скажут, что движок забарахлил и они ждут эвакуатора.
Или еще что-нибудь в этом духе. Между прочим, имеют право, раз ничего не
нарушают.
— Проверить документы тоже немаловажно.
По крайней мере будем знать, кто они.
Анна с Платоновым переглянулись, он вздохнул,
а она покачала головой.
— Если вмешается милиция, очень возможно,
появится еще труп.
— Что ты имеешь в виду?; —
нахмурилась я, данное утверждение прозвучало довольно двусмысленно.
— Когда надо, они действуют очень
решительно, — кивнула она в сторону окна. — И никакая милиция не
убережет.
— Вы… вы ведь не просто так появились
здесь? — забеспокоился Николай Иванович. — «Пятый евангелист» вызвал
ваше любопытство, но вы так и не сказали, что этому предшествовало. Это не
простое любопытство, я прав? — Он выделил слово «не простое», Анна развела
руками, а я не спешила с ответом. — Значит, прав, — кивнул Николай
Иванович. — Надо было сообразить еще в прошлый ваш визит. Кто из молодых в
наше время так заинтересуется краеведением, что отправится к старому брюзге
выслушивать его истории. Так на чьей вы стороне?
— А вы? — ответила я вопросом на
вопрос, вместо того чтобы призвать его умерить свои фантазии.
— Я… это звучит кощунственно, но я бы
просто хотел удовлетворить свое давнее любопытство. Увидеть главу Пятого
Евангелия. Тогда я смог бы узнать, верны ли мои догадки.
— Об Иуде? — вновь спросила я. Он
сглотнул, как будто что-то мешало ему говорить. — Чем он вас так занимает?
— Всегда следует выслушать
противоположную точку зрения. Мы знаем о нем лишь от его врагов. Он был проклят
ими и сведен до положения банального предателя. Тридцать сребреников, —
хмыкнул Платонов. — Чушь… Я думаю, мы бы наконец узнали всю правду. О
моралисте из Галилеи и тех, кто его окружал. Пятое Евангелие самое правдивое, с
этим никто не будет спорить, раз написано оно еще при жизни Христа. Потом все
эти апостолы его подправили, подредактировали, впрочем, и тогда без досадных
накладок не обошлось. Ну да ладно. Представьте, что начнется, если человечество
узнает, что две тысячи лет безнадежно заблуждалось, верило не в то и не в того.
Я с изумлением слушала эту речь, глядя на
побелевшее от гнева лицо старика. Анна стремительно пересекла комнату и
склонилась почти к самому лицу Николая Ивановича.
— На самом деле Хранители следят за тем,
чтобы рукопись никогда не увидела света? В этом их задача?
— Думаю, да, — ответил старик, было
заметно, что слова давались ему с трудом, он слабел, и я боялась, что он может
упасть в обморок.
— Значит, эти люди стоят на страже
традиции… Почему бы тогда попросту не уничтожить Евангелие?
Старик закрыл глаза и покачал головой.
— Вы не понимаете. «Ибо Господь Саваоф
определил, и кто может отменить это?»
— Если это есть, значит, это должно
быть, — пробормотала Анна едва ли не с отчаянием. — А сатанисты, или
кто они там, ищут Евангелие с целью изобличить Христа? Опровергнуть его
божественную сущность? И в своем стремлении ни перед чем не остановятся?
Старик едва заметно вздохнул.
— Люди, там, за окном, — сатанисты?
Или Хранители? Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — возмутилась я.
На какое-то мгновение мне показалось, что эти двое отлично понимают друг друга,
а у меня от всего этого в голове была полная путаница.
— Вы до сих пор не сказали, кто
вы? — спросил в свою очередь Платонов внезапно окрепшим голосом. —
Кто вас послал ко мне?
— Азазель, — ответила Анна, не
спуская с него взгляда.
